– Как же вы, люди во Христе, позволили над монахом издеваться?
Как смогли допустить такое? Что же вы за люди?
Я со своего места попытался рассказать, что не допустил этого.
Дьякон остановил меня взмахом руки, повелевая не надрываться и не
сотрясать напрасно воздух. Потом поманил к себе пальцем. Всунул в
руки старые перья. Дал полбанки чернил.
– Рисуй, Михайло. Рисуй, пока взрослые разговаривают. Ох,
Евдокия, труден твой крест. И пожалеть-то тебя толком некому! Чую,
пропадает твоя скромная красота, увядая летом. Где ж его так, на
охоте? Или с рождения?
– Да нет. Какая охота? Тонул. Теперь маемся.
– Ладно. Допрос будет тянуться не один день и месяц. Правду мы
все равно откроем. Не утаите. Вас всех определяем на работу. Из
твоего погоста родичи пойдут в рыбаки. Ты на кухню и ко мне полы
мыть. Понравилась шибко. Михайло твой пускай рисует и дрова колет.
Зима и весна быстро пройдут! Весело! Летом все поедем монастырь
строить. Ну, и заодно правду продолжим искать. Ни минуты не
потеряем. Пытками замучаем, если понадобится! Жалко, что брат
Матвей ослеп. Не поможет в дознании. Шамана вашего зальем в лед.
Нечего ему жить. Пожил.
– Как брат Матвей ослеп? Его же извели? – вскричала Евдокия.
– Какая ты сердобольная, сестра! Не переживай так! Вера наша
правильная. Отстояла Матвея. Но пострадал он. Ослеп. И, кажется,
теперь блаженных в остроге будет двое. Михайло! Кого нарисовал?
Я показал с готовностью рисунок, поворачивая вверх
тормашками.
– Хорошая собака, – одобрил монах.
Это волк, хотел сказать я, но передумал.
Определили нас на полати за печкой. Теплое место, хорошее. Я
сразу разлегся, а Евдоха стала полы намывать, грязь вычищать –
приводить угол в порядок. Оно и понятно – она же не устала, а я
рисовал сколько, аж глаза заболели. С нами на кухне еще человек
пятнадцать собралось спать. Почти все семейные и молодые. Полати
наши раньше старшинские были. Широкие, знатные. Доски толстые,
соломенным тюфяком покрыты. Одеяла лоскутные. Занавеска красная с
петухами желтыми! Красота. Теперь семья старшины располагалась на
полу, отдав почетное место гейду и ее сайвугадче, помощнику.
Общий язык с соплеменниками Евдоха сразу нашла, лишь только на
миг превращаясь в Карху и шипя во все стороны, брызгая слюной, и,
водя пальцем и тыкая в каждого, сказала короткую речь: