ами: в сознании облик высокой красивой девушки,
погруженной в задумчивую печаль, постоянно мешался и замещался
образом жизнерадостной маленькой девочки лет пяти-шести, с
огромными васильковыми глазами и светлыми, почти пепельными
волосами. Всякий раз, когда он думал о ней (о девочке, а не о
девушке), об ее утрате, пальцы сами сжимались в кулаки с такой
силой, что ладонь покрывалась кровавыми пунктирами – следами от
вонзившихся в плоть ногтей…
Нет, не сейчас.
Сейчас не время!
Негромко вздохнув, человек со светлыми волосами открыл глаза,
покрасневшие от усталости и недостатка сна, и поднялся с обтянутого
кожей ложа. Оказавшись на ногах, он на мгновение замер, силясь
побороть тошноту, комом подступившую к горлу. Пол под ногами мягко
водило из стороны в сторону в такт движению поезда, увлекаемого на
*** каменным исполином. Качка напоминала морскую (отсюда, видимо, и
морские словечки в жаргоне обслуги), но тошнило Тибура вовсе не по
этой причине: организму до сих пор аукалась портальная переброска
на дальние расстояния.
Когда неведомая сила буквально разрывает тебя на мельчайшие
части, проносит через сотни и тысячи миль и вновь вылепливает по
образу и подобию, сохраненному, благодаря магии, вполне естественно
чувствовать себя так, словно наизнанку вывернули. То еще
удовольствие…
Если подумать, мне, пожалуй, повезло, без всякого воодушевления
подумал светловолосый. Нередко людей после телепортации
выворачивает наизнанку не в переносном, а в самом что ни на есть
прямом смысле этого слова. Он ничуть не преувеличивал. Порталы
дальней переброски – штука более чем ненадежная. Но если Владыка
Варкаташа приказывает поторопиться… как тут ослушаешься?
Мысли показались ему праздными, и свежеиспеченный слуга и
соглядатай тортар-эребского эмира раздраженно потряс головой,
пытаясь от них избавиться. Чтобы окончательно побороть тошноту он
несколько раз шумно сглотнул, после чего придвинул к себе столик и
поставил на него небольшой черный саквояж человека, которого до сих
пор видел один раз.
Сначала – живым, целящим в него из пистолетов, а затем мертвым –
с горлом, перерезанным от уха до уха.
До того, как предсмертная агония скривила черты лица убитого,
оно казалось даже не столько изумленным, сколько возмущенным. Он,
похоже, и не думал, что эту жизнь придется оставить вот таким вот
манером: без всяких церемоний и скидок на высокое происхождение.
Что ж, некоторым не везет по-крупному.