Кёльдерер любил драться и не любил воевать. Его не устраивало,
когда промежутки между драками заполнялись муштрой, командами и
исполнением тупых обязанностей, половина из которых нужна
исключительно чтобы держать солдат занятыми, дабы они не грабили
окрестные огороды и не портили девок.
Если война приблизится к Наолу еще на несколько шагов, быть
наемником без белой повязки станет просто опасно. Его уже несколько
раз проверяли местные стражники, чтобы убедиться, что не шпион.
Пока удавалось отбояриться байками про «пришел меч продавать» и
мелкими взятками, но скоро не прокатит. Если не арестуют, то
возьмут и поставят под ружье силой.
Надо уезжать.
Прямо сейчас.
Гилберт чуть так и не сделал. Он даже шагнул с крыльца обратно,
в тень, в выгоревшую траву. И тут его настигла другая мысль.
«Вещи». Гилберт остановился. Это мгновение и стало роковым.
Он не был жаден до помрачения рассудка, как многие ландскнехты.
Не привязан к своим вещам как каторжник к чугунному ядру…
Но там, наверху, в каморке захудалой гостиницы, снятой в
складчину на четверых, остался его цвайхандер.
Гилберт постоял еще мгновение, жарясь на взбесившемся солнце,
которое било по лицу горячей подушкой. Кожа на лбу заныла, как от
ожога… запах навоза и сухой травы лез в нос.
Другой, более опытный человек на его месте, человек, проживший
хотя бы лет на пять больше, не медлил бы и секунды.
Потому что опытный солдат знает, как важно доверять инстинктам.
Держать уши торчком, нос по ветру, а задницей чуять так, что если
уж она сжимается от недоброго предчувствия – значит надо все
бросать и бежать. Сразу. Можно и под чужие знамена – если нет
других вариантов. Только так выживают.
Более опытный наемник бы уже был на полпути до станции.
Но Гилберту только недавно исполнилось семнадцать лет.
Всего семнадцать.
Оставшийся в гостинице цвайхандер, или фламберг, как его тут
называли, означал полуторный заработок для наемника, а то и
двойной, если согласится капитан (несмотря на молодость Гилберта,
иногда соглашались). Даже сейчас, в эпоху пороха и мушкетов,
опытные капитаны считали не лишним держать в ротах парней
специально для развеселых рукопашных заруб. Еще старый двуручник
означал судебные поединки и возможность защищать невинных. Гилберт
снова вспомнил – и это было так же остро и светло, как много дней
назад… Девушка и ее мать, которых он спас от разорения, а то и
гораздо худшей участи. И они смотрели на него, как на настоящего
рыцаря света.