Когда наконец настало время уезжать,
тенетники столпились под холодным утренним солнцем на окраине
стойбища и смотрели, как Мана, Дарсис и я взбирались на геккондов.
Неспокойный северный ветер стучал в китовые шлемы на наших головах.
Белые отполированные костяные доспехи слепили глаза как мех
слейпнира. Качались полные провизии сумки на крупах животных.
И когда стойбище растворилось среди
трав, разноцветные векторы – сожаления, облегчения, волнения –
прекратили долетать до меня оттуда. Только векторы розового цвета
долго еще преследовали нас.
Лето как будто отступало с нашего
пути. С каждым шагом все больше каменела почва, травы расступались
и бледнели, замолкали насекомые. Впереди в южном небе все выше
вздымались белые пики Серых гор. Перед ними за крутыми и
извилистыми гребнями расстилались пока невидимые Седые равнины. Мы
молча неслись к цели.
В ложбинах между склонами часто
вырастали странные вертикальные «саркофаги» из лиловой кости или
камня с человеческий рост. Одной стороны у «саркофагов» не было.
Внутри коробки были полыми, их полностью заполняла густая
прозрачно-зеленая жижа. В некоторых «саркофагах» в жиже плавали
трупы мелких степных зверей и птиц – либо целые, либо
разлагающиеся, либо белоснежные скелетики – конечный продукт,
видимо.
На привале Дарсис назвал «саркофаги»
сохранившимся видом древних плотоядных растений, которые росли
сотни лет назад, еще до Света. Жижа внутри коробок – это
одновременно и манящая зверье сладким запахом приманка, и в то же
время слабый окислитель, который в течение недели расщепляет тела
животных. Попав в ловушку, степной кролмыш какой-нибудь обречен,
так как вязкая жижа, подобно болотной трясине, не дает движущимся
объектам вынырнуть обратно.
Весь этот ботанский научпоп я слушал
вполуха, так как просто решил держаться от жутких «саркофагов»
подальше. И тут небо на востоке затянула клубящаяся тьма.
Миру словно убавили яркость. Подняв
глаза на тьму, Дарсис побледнел. Несколько аксамитовых нитей
потекли из его щек на шею. Я не сразу понял к чему это. А затем
увидел серые вектора над черной шевелюрой, и дошло: боится. Убийца
боится!
И тогда мои поджилки затряслись, как
никогда в жизни. Дело фуфло полное, раз сам дьявол напуган.
Тьма нагоняла нас со скоростью
японского поезда-пули. А наш великий командир стоял столбняком и
пялился в небо. Красная лоснящаяся капля упала с кончика голубого
носа в траву.