Мана ударила меня – точнее,
попыталась. Ее рука сама упала на полпути к моему разбитому
лицу.
– Дарсис…это непр…, – бразильянка
стремительно обернулась к ананси и сразу оборвала себя. Дарсис
стоял к ней спиной и осматривал ствол гравипушки. Он словно не
слышал.
– «Сыворотка» ослабнет только к утру,
– Дарсис зашагал к зарослям. – Я подстрелю дичи. Достань пока
спальные мешки и разведи костер. Придется потерять еще
день.
Густая листва скрыла ананси. Мана
принялась собирать хворост.
– Он все слышал, – сказал я. –
Знаешь, какой цвет у ревности? Темно-синий, почти черный, с алыми
разводами…
– Заткнись!
– Развяжи веревки, Мана, – крикнул я.
– И через минуту вы останетесь вдвоем. Милуйтесь, радуйтесь.
Попробуйте завести детей. Вряд ли у человека с ананси получится, но
вдруг вам понравится пытаться. Чего тебе еще надо?
Мана со всей силы бросила опавшую
ветку. Острая палка оцарапала мне щеку, прямо возле губы. Я
коснулся пореза кончиком языка, липкая соленая кровь жглась.
– Хватит, Мана, – простонал я. –
Хватит, нам довольствоваться их заменами.
Мана дернулась назад, волосы упали на
ее лицо и закрыли глаза.
– Какими заменами? – тихо сказала
она, хотя точно все поняла.
– Коснись моего лица и увидишь, – я
засмеялся. – На тренировках ты ведь специально это вытворяла?
Валила меня на землю и чуть не тыкалась носом мне в щеку. Так
хотелось охватить раздвинутыми ногами неприступного Дарсиса? – смех
мой стал лающим, челюсти защелкали. – Ничего, я был не против. Ведь
я тоже видел над собой вовсе не тебя.
Все еще смеясь, я затрясся как в
припадке, веревки остро впивались в запястья при каждом движении.
Мана резко шагнула ко мне и села рядом. Уже не Мана. Ее темное лицо
вмиг окрасилось в бледно-голубой цвет, радужки глаз засверкали
холодным золотом, зрачки вытянулись. Такое чужое, такое свое
лицо.
Тонкая голубая рука поднялась и
налепила пластырь на мою разодранную щеку. Миг боли и блаженства. Я
заплакал. Мелодичный голос, который не мог звучать в этом глухом
лесу, пропел:
– Я все еще вижу только тебя.
Горло сжали тиски.
– Только имя, пожалуйста! – попросил
я и зарыдал. – Только скажи мое имя!
«Расчеши мне волосы, белесый
мальчик»
«Не называй меня так!»
«Тогда питомец?»
«А-а! Замолкни и не тряси головой, а
то расчешу твой рот»
Я умолял ее, пока влажная сверкающая
тьма не застелила мне глаза. Не спрятала голубое прекрасное лицо,
вместе с лицом деревья, солнце, небо.