А как немца-то от Москвы
повернули, так в каждом письме все писал, что войне конец
скоро, вот еще неделя, две — и домой воротится, жену,
сына обнимет. Боялся он очень, что отца тоже на фронт
заберут. Не хотел он того для сына-то... А того, что
жена да сын в оккупации почти год пробыли,
он то ли не знал, то ли не верил, что
их заденет... Не знаю. Но в письмах-то
об оккупации ни слова не было. А в сорок
третьем, вот аккурат в сегодняшний день, они с товарищем
поле разминировали, чтоб танки пройти смогли. А мины большие,
противотанковые, сильные. И вот достал его товарищ мину одну.
А мина-то новая, непривычная. Он и позвал деда. Что
уж они не так сделали, теперь и не разберешь,
да только рванула та мина у них в руках прямо.
Так оба и погибли в одночасье. То уж командир
бабке расписал. Да... — задумался Иван Васильевич, упираясь
в лавку обеими руками и сильно вперед наклонившись.
Помолчал, будто с мыслями собираясь, а потом
и продолжил:
— А отец тож повоевал
у меня... Тоже досталося пороху нюхнуть. Правда,
недолго — его уж в ноябре сорок четвертого забрали
только, как восемнадцать ему исполнилось. Ну, пока учебка, пока
доехал — войне-то уж и конец скоро. А после
победы его еще служить оставили. Так он еще два года
на границе служил. Вот, девк... — задумчиво проговорил
Иван Васильевич.
Юля поднялась с лавки
и пошла к памятнику. На небольшой гранитной плите,
расположенной на уровне ее глаз, были выбиты сорок семь
имен героев, не вернувшихся с той войны. Неслышно
подошедший сзади Иван Васильевич из-за ее плеча ткнул
заскорузлым пальцем в строчку с именем.
— Вот мой дед, Тимофеев Иван
Федорович. Меня Иваном-то в его честь назвали. А вот,
погляди, отец и сын, Лаптевы Матвей и Иван. Матвея вместе
с дедом забрали на фронт, тока погиб
он тут же... Еще в июле сорок первого его
и убили. И не повоевал почти... Похоронка
на него аккурат перед оккупацией пришла. А Ванька
не смирился, не... Не мог он простить, что отца его
убили. И как наши отходить стали, вместе с ними
на фронт и сбежал. Четырнадцать годков тогда ему было...
— Иван Васильевич горестно вздохнул. — Всю войну прошел
мальчишка. Погиб в самое обидное время — восьмого мая,
в Берлине. Тока плакать о нем было уж некому —
мать его немцы застрелили, когда за дочерей да мать
заступаться стала, а бабку с сестрами вон там,
в овраге, в братской могиле и схоронили...