— Ладно, ладно.
— Я сначала подумала, что ты хочешь
принести Эсфи в жертву, — заявила Мэриэн, выдирая из земли целый
пучок травы и передавая его Амарелю. Мэриэн задержалась на берегу
реки, обнаружив сладкую, по её словам, «поедай-травку». Эсфи сидела
неподалёку, но, судя по её отрешённому виду, разговор взрослых не
слушала.
— Как бы я мог тронуть Избранную?! —
Амарель от возмущения так взмахнул пучком травы, что комья земли
полетели во все стороны. — Она ведь отмечена милостью
Кальфандры!
Разговоры о жертвоприношениях
Амарелю не были приятны; пусть покойный Фаресар твердил, что
жертвами становятся добровольно, но Амарель не захотел бы помочь им
в этом деле. Недостойно, неправильно — и всё равно, он ничего не
мог с собой поделать.
С малых лет Амарель знал, что, став
жрецом, будет вынужден принести хотя бы одну жертву, но сейчас
вдруг подумал: привести к Кальфандре девочку — несравненно лучше,
это может заменить жертвоприношение. Значит, он на верном пути!
Тем временем Мэриэн, ничуть не
смутившись, обронила:
— Если ты про волшебство… Кальфандра
здесь ни при чём.
— Ни при чём? — Амарель нахмурился,
сунув одну травинку в рот. Она вовсе не показалась ему сладкой.
— Это от рождения, — пояснила
Мэриэн. — У нас в Афирилэнд таких людей называют дэйя. А Кальфандре
никто не поклоняется, не за что ей нас одаривать, — Мэриэн
преспокойно связала собранные стебли длинной травинкой и перевела
взгляд на Амареля.
— Ты что-то не то жуёшь. Сорняк
сорвал вместо «поедай-травы»? Ну, так и есть, — усмехаясь,
заключила она и, поднявшись с корточек, пошла к Эсфи.
Амарель выплюнул сорняк и пару
мгновений не мог произнести ни слова. Так бывало, когда негодование
переполняло его, потому что походя оскорбили самое святое, что есть
на свете. Фаресар учил, что бессмысленно спорить с теми, на кого не
снизошла благодать Кальфандры, но Амареля так распирало, что он не
сдержался:
— Просто так ничего не бывает! Это
дар Кальфандры, она может послать его всякому, и он обязан…
— Ешь в середине, тут слаще, —
Мэриэн присела рядом с Эсфи, протянула ей «поедай-траву», и Амарель
умолк. Вгляделся в Эсфи. Над чем она размышляла? Уж не прикоснулась
ли к ней Кальфандра своим божественным перстом? У него пропало
желание спорить с Мэриэн — что она понимала в настоящей вере!
Вместо этого Амарель ворчливо поинтересовался: