Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно,
вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещё
немного ноет.
— И зачем тебя только понесло в этот автобус!
— Добрый знак, сестра, — неожиданно отозвался дядя с другого
конца стола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что он навеселе,
а голос ровный и сильный. — Знаешь, как довольны сограждане! Теперь
никто не посмеет сказать, что мы горстка суеверных стариков.
— Попробовали бы сказать, — усмехнулась тётушка. А я едва не
разинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение «мы»!
В конце концов, я поднялась, пусть дома передо мной никто не
склоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут же
поднялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону,
но не подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как
тогда, в автобусе, я чуть не расплакалась.
Время изменяет человека. «Дядя, я хочу странствовать! — Да,
малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. — Но тётя меня не
отпустит! — Я помогу тебе, Светлая...»
Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, которые полагалось
надевать перед ужином, бросила их на поднос склонившей голову
служанки. Всё это театр, обман, вся эта «любовь города». Что я, не
смотрю телевизор? Прекрасно знаю, как всё это достигается. В
Университете некоторые почти открыто называли меня марионеткой.
Иногда не особо заботясь, чтобы я этого не слышала.
Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно я
сбегу.
Иначе...
Я догадывалась, что будет дальше. Улыбнуться одному, поговорить
«медовым» голосом с другим, «подставить ушки» третьему, родить
ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь — традиции. По
которым до совершеннолетия (которое наступит только через пять лет)
я могу потерять всё, включая титулы, деньги, репутацию просто по
воле тётушки или её старцев-аристократов. Достаточно несколько раз
проявить неповиновение.
Буду кормить синиц, излечивать прикосновениями лжебольных от
болезней, говорить вдохновенные речи перед согражданами. «Совершу
подвиг однообразия, — вспомнились слова Сагари — философа прошлого
века. — Или поэта?».
С каменной улыбкой на лице я отворила дверь в свои комнаты и
отпустила служанку Миан. Прикоснулась ладонью к её щеке
—благословение —и заметила робкую улыбку в ответ. И она верит!
Неудивительно, иначе бы ей здесь не служить.