Встать я все-таки сумел. И оглядеться. И найти взглядом Тхиа –
избитого в кровь, жалкого, бледного от потрясения. Даже когда я
занес кулак для последнего, смертельного удара, в глазах Тхиа не
было такого ужаса.
Я сглотнул кровь из прокушенной губы, преодолел несколько шагов,
отделявших меня от Тхиа, и рухнул перед ним на колени. Перед
высокородным Майоном Тхиа, так давно желавшим поставить на колени
дерзкого нищеброда? Черта с два – перед беззащитным сопляком,
которого я едва не убил за пару насмешек и наглую улыбочку.
– Прости, если можешь, – сказал я, стараясь говорить отчетливо.
– Это я не потому, что меня наказали... правда... я сам... я не
должен был...
Слова не шли мне на ум. Вместо них пришло беспамятство.
Очнулся я уже под вечер, в своей постели. Кто-то принес меня
сюда, уложил лицом вниз – а потом, хвала Богам, оставил меня
одного. Иначе мне трудно было бы плакать.
Когда-то, когда мальчишки из другой, не нашей помоечной ватажки,
ловили меня все скопом и оставляли избитого в самой грязной луже,
какую могли сыскать, я кусал губы или щипал себя за руку – это
помогало оттягивать боль в сторону. Теперь все было по-другому.
Боль сама была оттяжкой. Она хоть немного оттягивала от меня мою
ненависть к себе. Мастер Дайр был прав. И сделал то, что должен был
сделать. Для тех, кто любит мучить, лекарство одно – боль. Как
можно быстрее – пока еще не поздно. Без малейшей жалости. И при
всех. Чтоб каждый видел и запомнил: безнаказанным мучитель не
останется.
Притом же я понимал, что за бешенство овладело мастером Дайром.
Самозабвенно воспитывать бойца, воина – и вдруг увидеть, как боец
превращается в пьяного насилием палача... и увидеть лицо Тхиа...
вот только моего лица в эту минуту мастер Дайр не видел – иначе
просто оставил бы меня в руках моей совести... и это было бы в
тысячу раз хуже... навряд ли я смог бы хоть когда-нибудь еще
подумать о себе без омерзения... я ведь даже и сейчас не могу.
Прохлада. Что-то прохладное коснулось моей спины. Что-то,
унимающее боль... зачем?
С огромным трудом я повернул голову.
Возле моей постели на коленях сидел Тхиа и осторожно касался
моих ран мягкой тканью, смоченной целебным раствором. Я смигнул,
отказываясь верить своим глазам – но видение не исчезло. Мокрое от
пота видение, иззелена-бледное. Оно сглотнуло – и только тогда я
понял.