Та, кого при жизни звали Шаартой,
вгляделась в них.
Сила. Бездна силы. Неизмеримая,
неоглядная. Страх и ужас — подобное свойственно богам, но не
смертным.
Драконоголовые умеют смотреть сквозь.
Умеют видеть. Поэтому их шаманы никогда не ошибаются и знают, кому
жить — а кому нет.
— Mille, — повторил горбоносый. —
Почтенный Друзус, как я понимаю, больше предложений нет?
Гномы буравили его злобными
взглядами; пудовые кулаки стиснуты на рукоятях секир, но здесь
рынок, здесь не проливают кровь. Женщина застыла, не поднимая
вуали, но звавшаяся Шаартой знала — она вперилась в странную
четвёрку и точно так же пытается понять, что они такое.
Неприметный сделал жест, словно
говоря — мол, наше дело кончено. Ещё раз хлопнул горбоносого по
плечу.
— Скьёльд, Соллей, идём. Наш друг,
полагаю, будет в хорошей компании.
— Продано! — отчего-то голос купца
Друзуса Консентиуса звучал отнюдь не радостно, хотя торговец
выручил за безымянную аж целую «mille» (ясно, что много). — Продано
доминусу… как прикажете звать, civis[12]?
— Публий Каэсенниус Маррон, —
спокойно ответил горбоносый. — Орден Ворона, первая степень, ego
tibi[13].
— Благодарствую, доминус. Эй, Хостус!
Впиши, значит, что рекомая рабыня продана достопочтенному
гражданину Публию Каэсенниусу Маррону, и волен он отныне в жизни её
и смерти, по собственному усмотрению, в каковое никто вступать не
должен, кроме только лишь ущерба bonum publicam, сиречь благу
общественному!.. Куда велите покупку доставить, досточтимый?..
— Никуда. Я заберу её сейчас. И
верните ей одежду, равно как и вещи. Barbari, как известно,
снабжают ей подобных всем необходимым. Не задерживайтесь,
любезнейший, Орден Ворона ждать не любит.
В нём тоже была сила, думала она,
глядя на короткие, седые на висках волосы. Но не так много, как в
той троице, о которой ей даже думать страшно. Хоть она уже и
мертва.
…Одежду ей принесли и вещи вернули,
все, до последних мелочей. Публий Маррон стоял, отвернувшись, пока
она одевалась, и Шаарта удивилась про себя — он волен в жизни её и
смерти, она обязана исполнить любое его желание, так чего же
отворачиваться? Может, он находит её отвратительной, монстром, как
кричали из толпы?
Впрочем, он — хозяин, и поступает,
как хочет. Орка оделась, подпоясалась всеми ремнями, протянула было
руку к оружию — сабли и кинжалы, всё, как оставил клан — и тут же
отдёрнула.