— Хозяин велел передать, что все
готово, — прошелестела та. — Он ждет.
— Передай ему, что скоро. Я должен
был немного отступить от плана, но он все еще в силе, — ответил
пресвитер. — Я выполню свою часть уговора, если он выполнит
свою.
— Он выполнит. Он ждет. Но
поторопись, — тень прижалась к стене дома и растворилась.
Грюон надменно улыбнулся и выставил
перед собой руку. Послышались хлопанье крыльев и свист. На руку
села большая хищная птица. Кардинал поднес ее к лицу и замер. Через
несколько минут птица приглушенно крикнула, подброшенная в воздух,
звонко хлопнула крыльями и исчезла в темноте.
— Умница, — пробормотал довольный
кардинал.
18.
Кавалькада оставляла за собой версту
за верстой: зеленеющие луга, шустрые реки, смешанные густые леса.
Останавливались лишь тогда, когда ночная темень подступала
вплотную. И так продолжалось уже три дня. Волдорт был измучен,
несмотря на удивительный комфорт. Не зря все-таки странствовать
предпочитали верхом, а на повозках перевозить груз. Грюон переносил
путешествие с завидной стойкостью: его не волновали раскачивания
повозки и тяжелая дорога. И вот к полудню третьего дня отряд
выкатился на громадную, созданную рукой человека поляну. Некогда
тут росли крепкие, многое повидавшие деревья, но сейчас их
безжалостно вырубили, чтобы к замку, высящемуся в самом центре
вырубки, было не подобраться тайком.
Волдорт не знал, куда они едут. День
сменялся ночью, сквозь постоянную полудрему он не мог определить,
по какой дороге они двигаются, а в навигации он и вовсе был
несведущ. Но едва увидев возвышающуюся темно-серую крепость,
догадался в тот же миг. Сам до этого священник никогда не видел
замок Марка Ирпийского, но слышал очень многое. Это было
сооружение, построенное по всем правилам военной науки. Вырытый
перед крепостью ров, сразу за насыпанным валом, сплошь утыканным
расщепленными на концах металлическими прутами, перебираться через
которые было самоубийством, питался водой из полноводной Рэйны,
протекающей рядом с крепостью. Высокие стены толщиной в пару шагов
с грузными квадратными башнями по всей протяженности тройным
кольцом опоясывали замок. Причем второе кольцо было выше первого, а
третье — выше второго для того, чтобы, если враги захватят одну
стену, ее можно было бы обстреливать со следующей. Бойницы в
стенах, словно вырезанные слепым архитектором, шли не ровными
рядами, а были разбросаны где попало и создавали гнетущее
впечатление, как если смотреть на прокаженного калеку. Между стен
также были выкопаны рвы, уже мельче, чем наружный, но опять-таки
утыканные по дну железными прутами и рогатинами. Ворота в каждой из
стен располагались не напротив друг друга, а со смещением. Чтобы
проехать из первых ворот во вторые, нужно было еще добрую сотню
шагов двигаться влево, по кругу, а проехав вторые — еще на сотню
шагов левее, поэтому, если первые ворота падут, нападающие не
смогут сразу атаковать следующие и вынуждены будут пробиваться к
ним меж двух стен, с которых польется смола и полетят стрелы и
камни. Сами ворота, тяжелые и обложенные с внешней стороны
стальными листами, поднимались и опускались при помощи блоков,
вращаемых десятком крепких людей. Но, на их счастье, в мирное время
вход в город преграждался лишь массивной решеткой первых ворот. За
стенами стояли тесно натыканные хмурые постройки. Они располагались
кругом, и все окна выходили во внутренние дворы, так что крепость
производила впечатление не королевского дворца, а хорошо
укрепленных застенков. И лишь треугольные флажки, развевающиеся на
шпилях башен, были единственными радостными частями этого мрачного,
словно накрытого огромной серой хламидой замка. И если Ортук
казался большим добрым великаном, то эта крепость — ощетинившимся
дикобразом. Хорошо, что Марк Ирпийский не страдал чрезмерной
подозрительностью, отличающей его предков, воздвигших эту
громадину, и приказал засыпать и разобрать многие ловушки и
капканы, несущие неприятности, если не смерть, тому смельчаку, кто,
не зная безопасных троп, рискнет пройти по лесу вокруг замка.
Однако же оставил «ласточкины гнезда» для своевременного оповещения
о нападениях.