Волдорт сделал неуверенный шаг и
замер в оцепенении. Кардинала он увидел не сразу. Тот сидел в
большом мягком кресле по другую сторону стола. Свет, удачно
падающий на стол, оставлял именно эту часть комнаты в темноте.
Пресвитер казался изможденным и иссушенным странной болезнью.
Серость кожи и тяжелые мешки под усталыми глазами не могла скрыть
даже самая густая тень. Его тонкие, холеные пальцы неподвижно
лежали на круглых подлокотниках. Тускло поблескивал кардинальский
перстень на безымянном пальце правой руки. И все тело папского
посланника в легком шелковом одеянии казалось воздушным и
бесплотным, словно лишь его дух находился тут. Волдорт вдруг понял,
что комната эта принадлежит вовсе не кардиналу. Лишь по
необходимости да по настоянию брата Хэйла он занял покои местного
епископа. И столько немощности и в то же время возвышенности было в
фигуре брата Грюона, что, не столкнись они недавно в поединке,
священник незамедлительно упал бы на колени и припал бы губами к
перстню на руке Его Высокопреосвященства.
Кардинал сделал приглашающий жест.
Послышался слабый, но ласковый и спокойный голос. От этого Волдорт
только еще больше насторожился.
— Проходи, брат Волдорт. Проходи,
садись к столу, отведай фруктов.
Узник продолжал стоять.
— Ну же! К чему эти обиды и капризы?
Не имеет смысла отказываться от еды, ведь ни к чему это не обяжет
тебя, брат мой. А тело надлежит питать.
Волдорт решил, что действительно нет
смысла отвергать предложение кардинала. И пока есть такая
возможность, лучше насытиться. Он подошел ближе к столу, заметил
рядом высокий табурет и присел.
— Да восславится Дева Небесная,
принесшая исцеление в Мир наш тяжелый и полный греха, — произнес
кардинал и взял со стола крупное красное яблоко.
Он откусил большой кусок. Сбросил
мизинцем покатившуюся с края губы каплю сока.
— После голода длительного ешь
аккуратно, вином пренебреги, испей лучше воды, — обеспокоился
кардинал и пододвинул хрустальный графин с прозрачной жидкостью
ближе к собеседнику.
Волдорт некоторое время изучал лицо
брата Грюона, пытаясь понять, какую хитрую партию придумал тот, и
снова его мысли прервал мягкий голос:
— Я не буду тебя травить, брат. Как
ты понимаешь, это верх глупости, клянусь именем Взошедшего, именами
Девы и Прощающего. Клянусь именем самого Господа, что еда на этом
столе чиста, никакие яства не одурманены, и вода только что из
родника. Ешь и пей. Я не пытаюсь подкупить тебя, это всего лишь
дань уважения. И я не презираю тебя, нет. И если угодно, для меня
честь говорить с тобой.