— Моему королю служат многие и из разных земель, —
ровно говорил он, пристально глядя на неразлучную троицу. — И
далеко не одни лишь истерлинги. Арнор будет домом для всех, кто
станет верно служить его короне, в каком бы племени он ни был
рождён. Хватает полков, где вас встретят с почётом. Кто с кем успел
скрестить мечи — неважно. Было и прошло. Зато теперь вы сможете
добыть себе ещё большей славы, мы же, в свою очередь, не пожалеем
золота!..
…Им стоило немалых трудом отказаться так, чтобы не
вызвать гнев хитрого и подозрительного
истерлинга.
И потом история повторялась.
Правитель беорнингов предлагал лучшие лены в своих
владениях, если Фолко и гномы согласятся стать военачальниками в
лесном королевстве.
Этчелион, герцог захваченного восточными племенами и
харадримами Итилиена, едва не посадил всю троицу под замок, узнав,
что они намереваются оставить его отряд.
Друзья привыкли. Не сосчитать, сколько раз они
вступали в армии Рохана, Гондора или Беорнингов, но после победы
всякий раз уходили. Почести — почестями, но оседать, обзаводиться
«домом» — нет, это не для них. Эодрейд понял их первым и не
навязывал друзьям свою волю. Наверное, потому Фолко, Торин и Малыш
чаще всего оказывались именно в рядах роханского войска; а может,
оттого что владыка Эдораса настойчивее других сражался за то, чтобы
мир, до неузнаваемости преображённый Олмеровым нашествием, хоть
немного бы стал походить на прежний.
Нынешнее войско Рохана не составляло и трети того,
что насмерть стояло на Андуине с Исеной. Собрали кровавую дань и
тяжкий зимний переход через Мглистый, и последующие годы войны —
уже восемь лет прошло с тех пор, как, перезимовав в долине Андуина,
армия Эодрейда ворвалась в Рохан, довольно быстро отбив Эдорас и
освободив осаждённые ховрарами горные убежища.
Однако мир так и не настал. С самого восстановления
Роханской марки, провозглашённого 28 апреля 1724 года по
летоисчислению Хоббитании, война на границах не утихала ни на один
день. Пожар её то разгорался, то вновь приугасал — но так и не
исчез.
Бывшего «хоббита не от мира сего», книжного червя,
изобретавшего тысячу и один способ отвертеться от прополки,
румяного и круглощёкого, сейчас едва бы узнала собственная семья.
Ему исполнялось тридцать восемь — для народа половинчиков лишь
самое начало зрелости.