Зал понемногу полнился серым холодным туманом. Он
поглотил стены, задёрнул занавесами окна; в нём утонули всё
тянувшие своё заклинание маги; скрылись даже Торин с Малышом,
осталась одна Элин Катрияра, склонившаяся вперёд, и словно едва
удерживающаяся, чтобы не опереться о чёрную поверхность
ладонями.
Над тремя рунами, что смотрели вверх со светлых
мифрильных граней, возникла слабая дрожь, словно в жару над
раскалёнными камнями. В этой дрожи смутно угадывались очертания
исполинских гор, почти совершенно отвесных, а ещё дальше —
блистающие стены, из льда, хрусталя и стали, поднимающиеся,
насколько хватало глаз; однако они были размыты, нечётки, словно
подёрнуты рябью.
«Воспоминания…» — хрипло сказал вдруг Ангмарец. —
«ЭтоЕговоспоминания, невысоклик. Мытамне были.
ОднакоОннам
показывал».
Изображение задёргалось, заколебалось, потемнело.
Они словно оказались глубоко-глубоко под землёй, в неведомых
провалах, где никогда не случалось просиять солнечному
лучу.
Или… нет, это были не земные
глубины!..
Тянулись бесконечные изломанные коридоры, и хоббит
каким-то образом знал, что можно шагать по ним дни, можно — месяцы,
а можно — и годы; и всё равно не достичь их пределов, даже если у
странника с собой будет неисчерпаемый запас провизии и воды. Он
увидел бесчисленные множества серых фигур, с лёгким шелестом,
словно опавшие листья, влачащиеся по тёмным проходам. Проходы
вливались в исполиниские залы, где высокие своды тонули в
непроглядной тьме; видел громадных слепых змеев, ползущих тёмными
дорогами; видел висящих под потолками крылатых тварей, что
напоминали летучих мышей размером с крупного пса и гротескными
морщинистыми лицами, словно у глубоких стариков. Видел, как они
внезапно срывались, падали вниз, выхватывая призрачные фигуры из
потока серых теней, невесть по каким признакам их выбирая; видел,
как целые стаи крыланов рвали в клочья свою добычу и тогда
подземные каверны оглашались воплями, от которых волосы вставали
дыбом и застывал кровь в жилах.
А потом всё это вновь померкло. Теперь хоббит видел
только великую пустоту, без конца и без края,
истиннуюпустыню
сущего, ледяной мертвенный холод, тьму,
где нет ни движения, ни желания, ни мысли. Не клокотали огни
яростного пламени — того самого, что прозывалось «Пламенем Удун»,
давая жизнь балрогам, огненным демонам, слугам Моргота Великого; не
скрежетали вечные льды, не сияли холодные звёзды — ничего и никого
тут никогда не было, вернее, было — но сгинуло во времена столь
далёкие, что не измеришь даже в эонах.