– Прости, если сбила с мысли…
– Ничего. Мой папа католик. И воспитывалась я, сама понимаешь, в
католических традициях. Ну, более или менее, учитывая события в
Европе, всю эту послевоенную грязь. Папа рассказывал мне о боге.
Старался донести до меня то, что, наверное, чувствовал сам. Пытался
объяснить мне как это – бог…
– Извини, но я теряю мысль. Причём тут «прыжок»?
– Тебе не думалось, что темнота, ну, понимаешь, о чём я, и
есть…
– Бог? – Рената даже приподнялась на локтях.
– Ну, не то чтобы он, просто… Там так тепло. Уютно и нестрашно.
Как будто бы…
– Вернулась в начало.
– Ты прям мои мысли прочла!
– Нет, Вик, – Рената потёрла лицо, сдавила ладонями готовую
распасться надвое голову. – Просто так все говорят. Все это
чувствовали, понимаешь? Все ощущали как бы возврат в самое
начало.
Виктория не ответила. Да Рената и не хотела, чтобы ей отвечали.
Она хотела закрыть глаза и… что? Не открыть их больше? Остаться
там, в темноте, куда страху так и прожить жизнь в одиночестве ни за
что не пробиться? И бросить всех, бросить обязанности, груз
Ординатора?
Ну нет… Не для того всё это было. Не для того недели
пропитывались серостью даже когда над стольным Новосибирском
распускался цветами дурманящий май! Должно же быть что-то ещё!
Должна же она ещё раз встретить человека, расколовшего бы жизнь на
«до» и «после»! На серость и цвет... Ну не врали же поэты – поэты
не умеют врать!!
Рената не сразу поняла, что Виктория стонет. Подскочила было на
помощь, но тревога оказалась ложной. Девушка лежала в том же
положении, уронив руку на лоб, а на полу появилась маленькая
желтоватая лужица.
– Когда же это кончится!..
По телу Ренаты пробежали мурашки. Ответ на этот вопрос давно
затерялся где-то по пути к ней. Рената ждала его больше всего на
свете.
В переборку постучали. Вошёл Иван с постельными принадлежностями
в вакуумных упаковках. Определив их на второй ярус, он снова исчез,
чтобы вскоре появиться уже с матрацами и подушками. Глянув на
состояние женщин, Иван молча принялся всё это распаковывать и
раскладывать. Освободившиеся от гнёта упаковки матрацы, подобно
тому чёрту из табакерки, резко, кратно увеличились в объёме,
развернулись и расправились. То же самое случилось с подушками.
– Вы как? – участливо осведомился Иван.
Виктория преобразилась на глазах. Казалось, это какая-то магия,
фокус: всего минуту назад она помирала, стонала и причитала, а
теперь вдруг – раз! – и уже без зазрения совести строила молодому
безопаснику глазки. Ей было что строить, по правде сказать.
Неизвестно, какова Вика была до «прыжка», но после, несмотря ни на
что, умудрялась выглядеть сносно.