– Всё в порядке, рыцарь! Если объявятся чудища, мы кинем клич, –
пообещала Виктория.
– Спасибо! – бросила Рената вслед уходящему парню.
Симпатичный, подумала она. Росту бы побольше. А то низковат. И
держится как-то, по-борцовски что ли…
Сделав над собой усилие, женщины перестелили принесённые
принадлежности на уже обжитые лежаки.
И снова серость углепластика перед глазами… Тягучая, вязкая, как
вся Ренатина жизнь…
Ординатор синхронизировал внутренние часы людей с временем
планеты ещё несколько часов назад. За внешней переборкой темнела
неизвестная, наверняка полная опасностей ночь, но никто не спал. В
том числе и Виктория с Ренатой, казалось бы, имевшие теперь для
этого всё необходимое и даже больше. То и дело откуда-то доносились
приглушённые скрипы, бумканье. Арсенал, видимо, уже опечатали, а
теперь принялись за «разгрузку» бытовки.
– А тебе хоть раз снились сны? – вдруг спросила Виктория и
поспешила с разъяснениями: – Там, в капсуле. До пробуждения…
– Там сны не снятся…
– Как же – не снятся. Ещё как!
– Да? Тогда по тебе можно кандидатскую защищать…
– Это ещё почему?
Рената беззвучно зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– Запроси у Ординатора. Там всё подробно.
– Мне снилось, что в капсуле я не одна… – не унималась Виктория.
– Я слышала звуки, будто бы кто-то ладонью бил в толстое
стекло…
Глаза Ренаты то и дело ускользали под веки – сон медленно
одолевал. Она повернулась к Вике, посмотрела на неё. Внимательно
так, желая понять – шутит или нет.
– Ты хорошо говоришь по-русски, знаешь? – мысли Ренаты уже
напоминали полупрозрачных мотыльков, редко порхавших вокруг
гаснущей лампы сознания. – Вот я, например, не знаю своего
национального языка. Стыдно…
– А какой язык твой национальный?
– Татарский.
– Я читала книгу про Волжскую Булгарию… В школе ещё, в Граце.
Нам предоставили выбор, я почему-то в виртотеке выбрала её. А ещё,
я читала про…
Узнать про что ещё читала Виктория Ренате было не суждено.
Последние мотыльки приникли прозрачными телами к мутному стеклу
лампы, и она погасла.
***
Под ногами что-то хрустит. Не то крупный песок, не то мелкая
галька.
Город. Дороги и площадь посередине – всюду песок-галька
холодного, серого цвета. И дома вокруг серые, разве что окна с
кованными намордниками решёток светятся разными тонами, фильтруя
жизнь, пышущую изнутри, занавесками. Но там никто не ждёт её.
Решётки для того и ввинчены в кровоточащий серой пылью бетон, чтобы
она не могла даже постучать.