– И что бы ты ответила, если бы это был я? – его ладонь упала на мою щеку, смахивая непрошенные слезы. Я зажмурилась, откладывая это касание в те самые исключительные грани памяти, что будут согревать меня одинокими холодным вечерами. Тогда губы Шульца приблизились вплотную, и я ощутила их на своей щеке вместе с мятным ароматом. – Что бы ты сказала, если бы кто-то знал где ты, но не знал, как поддержать тебя? Как сказать тебе, что ты не одна? И что скоро все будет хорошо.
Это было слишком для Конрада Шульца. Слишком для меня. Слишком романтично, невероятно, смело и одновременно с тем необузданно, дерзко, бросало вызов этой черно-белой реальности вокруг!
– Сказала бы, – я облизала пересохшие губы, и тогда мужчина нервно и судорожно втянул кислород, глухо и поспешно. – Что это невозможно. Сказала бы, что похоже на романтику уровня пятнадцатилетних школьников, а не владельца крупной корпорации. Но это самое милое, что мне когда-либо делали.
– Значит, – Конрад фривольно пожал плечами, – невозможно. Просто забудь об этом.
Резко распахнув глаза, я удивилась тому, как близко он оказался. Все, что было в поле моего зрения – два больших темно-серых глаза и ничего более. Они заменяли собой весь белый свет вокруг, всю вселенную. Это было страшно, как прыгнуть с обрыва в туманную пропасть. И между тем чувство неизвестности захватывало так же сильно, как и зыбучий адреналин, растекающийся по венам вместе с бурлящей кровью.
– Вряд ли выйдет, – голос сошел на нет, шептали лишь губы. На меня смотрел дикий голодный зверь, но я больше не боялась его. Я принимала его вызов и была так же голодна. Так же безумна!
Он подхватил меня под ягодицы, поднимая над землей с хриплым рыком, впечатываясь в губы, как оголодавший в последний кусок хлеба. Бешено, голодно, с остервенением и болью. С жадностью и отчаяньем. Ожесточенно и грубо. Как в последний раз. Или самый первый, начиная с начала. С чистого листа.
Все перемешалось: события, времена, даты… Я была пьяной до одури, и это состояние мне катастрофически нравилось. Конрад поспешно стянул сперва мои штаны до колена, а после приспустил и свои. Так, словно делал это миллионы раз в этой же позе и на этом же месте. А затем вошел в меня, шепча что-то пошлое и совершенно развратное.