Еще я думал о том, что Настя становилась не так уж и безразлична
мне. И хоть в приоритете для меня все равно была собственная
безопасность и скорейшее возвращение домой, я, пусть пока еще
слабо, но волновался и за нее. Я уже не отрицал даже то, что,
возможно, попрошу Максима помочь и ей тоже. Скажем, подкинув пару
тысяч байлинов на ее игровой аккаунт.
В ту ночь я снова плохо спал, снова ворочался и, как следствие,
снова стал жертвой пинков с нижней койки.
Не знаю, стоит ли это рассказывать, но это была первая ночь за
время моего пребывания в этом детском доме, когда я увидел сон. И
это был очень приятный сон. Я был дома, сидел на кухне и вдыхал
приятный запах кофе. Раньше, когда я в действительности находился
дома, я не испытывал никакого особенного чувства блаженства. Все
было обыденно, и мой постоянный отдых казался мне чем-то самим
собой разумеющимся. Но сейчас, будучи погруженным в этот чудный
сон, мое сердце ликовало. Как будто я все еще понимал, что на самом
деле нахожусь не дома, а в опасном месте, и что это всего лишь
временное счастье, которое необходимо ценить и беречь. Видимо,
поэтому мой разум так отчаянно хватался за образы в этом сне, не
желая прерывать их.
Спиной ко мне стояла мама и занималась готовкой на плите. Она
обернулась, и я почти успел увидеть ее лицо. Почти успел.
Резкий удар ребром ладони по моей груди заставил меня
моментально открыть глаза и увидеть мерзкую улыбку смеявшегося
Артема.
Вообще, я не знаю, что на него нашло, но в то утро он был
особенно жесток ко мне. А ведь, как вы должны помнить, он и до
этого не был милым. Это была суббота, и ранний подъем не был
обязательным, но это не остановило Артема от соблазна поднять на
меня руку.
И все же тот день я бережно и гордо положил на полку лучших дней
моей жизни в суровом детском доме. Чтобы объяснить вам причину
этого, я должен перенестись к эпизоду во время обеда.
Все мои сокомандники уже поели и отправились кто куда, а я все
еще доедал гречневую кашку с подливом. И когда мне оставалась
последняя ложка, я услышал крик Артема, причем довольно жалобный.
Повернувшись на источник, я увидел, как в центре столовой,
выстроившись в широкое кольцо, образовалась толпа. Нетрудно было
сообразить, что в центре этого круга творилось что-то интересное
для всех. А то, что для всех тут являлось интересным, мне казалось
жестоким.