Садиться? Не-е-ет…
— Я сказала, возвращаемся к занятиям!
— резко произносит гувернантка. — Или вы хотите, чтобы я сходила за
леди Ребеккой?
Все это прокатывается в сознании так
ярко и отчетливо, что я даже сейчас ощущаю это мерзкое чувство
беспомощности. Как больно было надевать нижнее белье, как больно
было сидеть, и как стыдно отводить глаза, когда Ирвин спрашивал,
почему я плакала. Он защищает меня, всегда защищал, но об этом я не
смогу ему рассказать.
Никогда. Ни за что.
Никому…
— Чудесно, — голос Ормана возвращает
в реальность. Меня все еще трясет, в противовес его ледяному
спокойствию, с которым он разбирает мою жизнь на кусочки. —
Возможно, тебе стоило ему рассказать об этом, Шарлотта. Он же
всегда тебя защитит.
— Замолчите!!! — голос срывается на
крик, который тонет в вязком мареве сна, но Орман словно этого не
замечает.
— А теперь давай посмотрим на твой
самый большой страх.
— Посмотрите на свой! — рычу я,
бросаясь к нему, и меня швыряет в…
Пустоту. Непроглядную пустоту без
цвета, запаха и звука, где серое марево стягивает плотным коконом,
мешая дышать, где дыханию просто нет места. Здесь нет места ничему,
потому что имя этому…
Смерть. Тишина. Одиночество.
Я падаю в них, когда меня резко
выбрасывает назад. В холл, где лицо Ормана совсем рядом с моим:
— Твой самый большой страх, Шарлотта.
— Он смотрит мне в глаза, и маска на нем идет трещинами.
Разлетается в пыль, чтобы явить уже знакомое лицо, которое
становится хищным. А глаза… нет, их ни один человек в здравом уме
не назовет мертвыми. Золото, текущее в радужку, заставляет меня
отшатнуться и упасть в очередное воспоминание.
За запертые двери.
Комната на чердаке, заполненная
всяким хламом. Окна выходят на лес, и его темные корявые очертания
напоминают оживающих чудовищ. Мне четыре, или даже меньше, это
очень смутное воспоминание. Сюда меня отвели по приказу отца леди
Ребекки за то, что я случайно разбила вазу. Вазу, принадлежавшую
его покойной жене. Леди Ребекка рыдала и уговаривала его смягчить
наказание, но он остался непреклонен. Здесь тихо и очень темно. Но
главное — очень холодно.
Я уже не взрослая Шарлотта Руа, я
снова маленькая девочка, всего лишь ребенок. Не знаю, почему этот
холод меня пугает, не помню. Помню только, что колочу кулачками по
двери, плачу и прошу меня выпустить. А потом поворачиваюсь, и…