— Как жаль, что нельзя сейчас пойти
на горку, как вчера, — сказала Юлька.
Берендей уцепился за ее слова, как за
соломинку.
— Тебе понравилось?
— Как ты научился так здорово
кататься?
Берендей пожал плечами:
— Да я и не учился вовсе. Всегда
катался, вот и все. Около нашей школы тоже заливали горку, каждую
зиму. Не круче этой, но длинней.
— А это правда, что ты егерь?
— Правда.
— И ты живешь в лесу? Один?
— Да. Я всегда там жил. С отцом.
— Тебе не скучно одному?
— Нет. Наоборот. Конечно, с отцом
было лучше, но мне и сейчас неплохо. А еще у меня есть пес.
— А какой?
— Охотничий, лайка. Черный с белой
грудью. Здоровый такой. Черныш зовут.
— А кто же его кормит, когда тебя
нет?
— Сам кормится. Он привычный.
Они снова замолчали. Надо было
срочно, немедленно что-то сделать. Но все, что Берендей мог
сделать, казалось ему натянутым и неестественным.
— Юлька, — начал он и закашлялся, —
вы завтра уедете…
— Да. Наверное. У меня экзамен
четвертого. И потом, мама ни за что тут не останется еще на одну
ночь. Я знаю. Она сама ничего не боится, но ей страшно за меня.
— И правильно сделает, что не
останется. Не надо испытывать судьбу.
— А ты? — вдруг испугалась Юлька.
— А что я? — Берендей пожал плечами.
— Я поеду домой.
Она подняла глаза, и он увидел, что в
них набухают крупные, прозрачные слезы. И глаза ее, только что
темно-синие, становятся зелеными, как морская вода.
Он испугался. Он не знал, как надо
себя вести с плачущими девочками.
— И ты будешь жить один в лесу, когда
в нем бродит огромный медведь? — еле-еле выдавила она,
захлебнувшись от слез.
— Ну что ж ты так расстраиваешься. Я
всегда жил в лесу, ничего в этом нет страшного. И потом, у меня
есть собака.
Но он понял, почему она плачет. И все
равно не знал, что ей сказать. И не хотел ничего обещать. Поэтому
поцеловал ее еще раз, прижимая к себе.
— Ты дашь мне номер своего
мобильника? — спросила она, когда он на минутку освободил ее
губы.
Он покачал головой.
— Почему?
— У меня нет мобильника.
— Как? Почему?
— А зачем он мне? Там, где я живу,
все равно нет сети.
Он не дал ей сказать ничего больше,
снова накрыв ее рот поцелуем.
Старик выговорил свое единственное
слово и навзничь упал в снег, как будто кто-то толкнул его в грудь.
А Леонид вдруг почувствовал ветер. Ветер, который несет в себе
запахи — пороха, пота, крови, медведицы… И понял, что становится
выше. Выше всех вокруг. Легкие развернулись, он поднял руки вверх,
задыхаясь от наполнившего его ветра, и закричал громко и
восторженно. И ужаснулся: его горло издавало звук, который он
только что слышал, — рев медведя. Леонид глянул на себя и увидел,
что тело его покрыто темно-бурой шерстью. Руки, огромные и
мохнатые, заканчивались когтями фантастической длины. Ноги
искривились, стали толстыми, как тумбы, и упирались в землю внешней
стороной ступни.