Номер в одной из рекомендованных
гостиниц обошёлся в сто пятьдесят рублей за сутки, при том, что
выбирали хоть из числа приличествующих, но при этом поскромнее.
Номер состоял из гостиной, кабинета и спальни с гардеробной,
которая по размеру почти не уступала спальне. Лёгкий ужин в
гостиничном ресторане без излишеств, даже без вина, хоть половой
весь извёлся, намекая, встал ещё в полсотни целковых. Дорогое это
удовольствие – на аудиенцию к Императору ездить. С учётом того, что
во дворец с чемоданами не поедешь – после принесения присяги нужно
будет вернуться в гостиницу, стало быть, номер надо держать за
собой до полудня вторника минимум, то есть снимаем его на пять дней
– это семь с половиной сотен только за жильё, без всего остального.
Даже за приведение в порядок парадного костюма и Машиного платья
надо было оплачивать отдельно, крохоборы столичные! В цену номера
входило только то, что горничная, под присмотром Мурки, вынула из
чемоданов и развесила одежду в гардеробной. Чистка, глажение, при
необходимости – стирка и даже мелкий ремонт входили в перечень
доступных услуг, но – за отдельную плату. Листочек, озаглавленный
почему-то на английский манер
«Прейс-курант[1]», висел на внутренней
стороне двери в гардеробную и, как выразился дед – бодрил.
Приведение в порядок моего «придворного» костюма согласно данному
документу стоило дороже, чем мой парадный наряд в бытность
гимназистом. И это без подгонки, перешивки пуговиц и прочих работ!
Жлобьё столичное, одно слово.
Зато в номере стоял телефон – но тоже
представлял собой больше видимость услуги, поскольку не был
подключён к городской сети, с него позвонить можно было лишь на
стойку регистратора или дежурному по этажу. Но и от такого была
польза – утром по нему заказали экипаж, чтобы ехать в приёмную
Императорского дворца. Не до самого дворца, разумеется – он в
двадцати верстах за городом, а до вокзала, откуда отправляются
поезда в нужном направлении.
В окна светило по-летнему яркое
солнышко, я даже пожалел, что выбранный для поездки костюм – тот
самый, тёмно-зелёный, для минского банкеты пошитый – слишком
плотный. К нему ещё и тёмно-зелёная же фетровая шляпа. Пока мы
спустились вниз и подошли к дверям – на улице царила серая хмарь и
моросил дождь. Мы с Машей растерянно переглянулись, посмотрели на
лёгкий зонтик от солнца в её руках, на открытую коляску, над
которой возница спешно раскрывал парусиновый навес, зацепили краем
глаза ехидно-предвкушающие лица персонала и каких-то непонятных лиц
в фойе… Был бы я один – пришлось бы изображать стоицизм, но Маша у
меня одарённая стихии воздуха! Со щелчком сложив зонт, она щелчком
пальцев поставила над нами воздушный защитный купол, не боевой
разумеется, а слабенький, который так и называется – «зонтик». К
моему прискорбию, это заклинание к бытовым не относилось, являясь
стихийным. Что-то того же назначения было у водников и даже
огневиков, а вот в Тверди – увы. Возвращаясь к текущей, во всех
смыслах, ситуации – мы уже дошли до коляски и Мурка, сделав изящный
жест ручкой, потоков воздуха просушила салон коляски. Поднимаясь в
экипаж успел ещё заметить разочарование в глазах некоторых
свидетелей этой сцены.
