– Нет, и не упрашивайте, не стану! – майор Лозанюк решительно провел рукой горизонтально полу на уровне собственного живота. Потом рука на секунду зависла, Лозанюк махнул ею, сказал:
– Эх! Ну разве только пригублю, чуток.
Взял большим и средним пальцами граненый стакан, наполненный доверху коньяком, оттопырил мизинец, поднес все это к губам и замер.
Локоть ушел в сторону, часть руки от кисти до локтя вытянулась параллельно столешнице, загруженной снедью. Маленький в его ручище двухсотпятидесятиграммовый стакан блеснул донышком с никем не читаемой, выдавленной в стекле надписью, был аккуратно поставлен рядом с тарелкой холодца.
– Прохладненький, – сообщил он Егору Тимофеевичу.
Тот кивнул, выпил и поставил свою стопку рядом с майорской. По запотевшим граням потекли капельки. Стакан и стопка как будто копировали обличие майора и хозяина. Грузного и высокого замначальника военкомата и мелковатого главного инженера рыбозавода Коростелева.
– Григорий… – начала говорить жена хозяина.
– Степанович, – подсказал майор.
– Закусывайте, – жена вздохнула, – Григорий Степанович, на здоровье.
– Благодарствуйте, – сказал замвоенкома, но остался стоять.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – снова затараторила женщина.
Майор крякнул, вздохнул, присел на стул. Тот скрипнул и замолк. Замолкли все за столом.
– Так говорите, прибаливает сынок? – сказал зам. райвоенкома.
Жена пожала плечами, глянула на мужа и промолчала.
Егор Тимофеевич покраснел.
– Лечение нынче сложное. Хороших врачей мало. Они дорогого стоят, – продолжил майор, поддел вилкой кусок холодца, плюхнул на свою тарелку, а оттуда переправил в рот. – По себе знаю.
– Сколько? – тут же влезла хозяйка.
Майор укоризненно поглядел на хозяина и покачал головой.
Егор Тимофеевич тоже покачал головой и сказал:
– Катя, ты бы поглядела на кухне, как бы мясо не подгорело.
Та закивала и, пятясь, чтобы не повернуться к гостю спиной, оставила мужчин вдвоем.
– Распустил ты её, – сказал Григорий и показал пальцем на дверной проем.
Хозяин согласно вздохнул. Разлил коньяк, они чокнулись. Выпили. Потом еще раз.
– Хотя в оправданье тебе могу сказать, что моя такая же гадюка. Представляешь, – Григорий от нахлынувшего возмущения развел руки в стороны. – Три года назад возвращаюсь я из госпиталя, а эта гадюка поняла, что денег особых нет, скривила тоненькие свои губёшки и говорит: «Другие из горячих точек с деньгами возвращаются, а ты только со шрамами».
