Муравицкий, ненавидя в себе эту черту, следил, как в рюмке Демьяна Ильича с каждым глотком убывает коньяк. Если бы тот только мог знать, каких усилий стоило достать в этой глухомани настоящий армянский «Арарат» ещё довоенного разлива. В бутылке оставалось меньше половины, а до полуночи было ещё далеко. Муравицкий перевёл взгляд на лицо своего гостя. Демьян Ильич отставил рюмку на широкий подоконник и задумчиво смотрел в окно, на старый тенистый парк, скрытый темнотой. Старый врач в свете электрической лампы выглядел настоящим русским интеллигентом, выходцем из прошлого столетия, с крупным крутым лбом мыслителя и окладистой, ещё не полностью седой, несмотря на почтенный уже возраст обладателя, бородой. Если бы Муравицкий мог нарисовать портрет Демьяна Ильича, то этот рисунок можно было бы повесить на стену кабинета среди портретов Бехтерева, Лазурского и Чечотта. Кстати, портреты – это первое, что одобрительно отметил Демьян Ильич при входе в кабинет Муравицкого, одобрительно заворчал, что имел честь быть знакомым со всеми тремя выдающимися учёными. Муравицкий промолчал, что он привёз с собой только портреты Бехтерева и Лазурского, а Чечотт принадлежал прежнему хозяину кабинета, безымянному польскому врачу.
Молчать и умалчивать, вот чему я хорошо научился за последние три года, подумал Муравицкий, а Демьян Ильич, позабыв о коньяке, смотрел за окно, на липы и каштаны, высаженные ещё в прошлом веке. Видимо, затянувшееся молчание нисколько его не тяготило. Муравицкий размышлял о конъюнктуре слова и молчания, думал, что промолчи он в нужный момент, и не довелось бы ему оказаться главным врачом этой крупной, но захолустной больницы. С другой стороны, если бы его неосторожные слова были бы произнесены лет семь назад, даже должность фельдшера в лагерной больничке показалась бы ему заманчивой. Он должен быть благодарен, говорили ему, ведь он сохранил не только свободу, но и возможность заниматься любимым делом, пусть и вдалеке от научных центров.
Когда Муравицкий узнал, что в его больницу едет из Москвы, из института нейрохирургии какой-то высокий медицинский чин, он был сильно удивлён, недоверчиво рассматривая жёлтый бланк телеграммы с криво наклеенными полосками слов. В его больнице не было оборудования для нейрохирургических операций, и сама больница была обычной психиатрической лечебницей, каких много было создано после войны для лечения нуждающихся в психиатрической помощи, количество которых после войны многократно увеличилось по сравнению с довоенным временем.
