Мой тесть Уильям Николсон (прозванный почему-то Малышом) так и не сумел преодолеть опасное суеверие викторианской эпохи: он всегда считал, что тысяча гиней есть именно тысяча гиней, а необходимость платить налоги казалась ему варварской шуткой, не применимой к таким людям, как он. У него было большое семейство; к тому же модным портретистам приходится жить на широкую ногу, и потому он заламывал гонорары, не уступавшие гонорарам его знаменитых коллег Уильяма Опэна и Филипа де Ласло. Его любимым жанром были натюрморты; и хотя он жаловался, что цветы очень непоседливые натурщики, он мог целыми днями рисовать одни пейзажи. Но его «хлебом» были портреты в полный рост. «Заказчики редко отказываются от своих изображений», – любил говаривать он.
А если кто-то выражал недоумение, он объяснял: «Я пишу уже столько лет, что мои первые покупатели начинают умирать или разоряться. Забытые шедевры, подписанные У. Н., время от времени выставляются на аукционах и стоят впятеро дороже того, что я когда-то получал за них. Одни портреты выполнены с таким мастерством, что иногда я готов усомниться в своем авторстве, тогда как другие словно умоляют повернуть их лицом к стене».
Но и на Эпплтри-ярд настали тяжелые времена. Как-то раз в разговоре со мной он пожаловался, что налоговые чиновники прислали ему поистине разорительный счет. И это еще не все; недавно скончался, не оставив наследников, один из собирателей ранних – и не всегда удачных – работ Уильяма Николсона, так что ему пришлось приобрести несколько картин, которые едва ли удастся продать. «За грехи молодости рано или поздно приходится расплачиваться, – в отчаянии бормотал он. – Сейчас мне срочно надо никак не меньше двух тысяч гиней наличными. Молись о чуде, сынок».
Что я и сделал. И не прошло и двух часов, как в дверь позвонили, и в студию вплыла облаченная в траурный наряд миссис Маклхоуз-Кэр в сопровождении слуги, некоего Фалтэна. Малыш впервые видел эту даму, но имя Маклхоуз-Кэр было синонимом популярного виски «Гленливет», поэтому он постарался встретить посетительницу со всей любезностью, на которую в тот момент оказался способен.
