И Ночной Ветер яростно поклялся себе, что он найдет для себя
путь.
А для этого надо учиться. Много и усердно.
Возраст для начального обучения грамоте самый что ни на есть
настоящий. И не так уж Ночной Ветер и отстал от своих более
благополучных сверстников. Лисий След еще во время осады показывал
ему первые письменные знаки, и память мальчик впитывала и усваивала
их так же полно и без изъятия, как его тело впитывало и усваивало
каждую крошку еды. Ночной Ветер быстро нагнал сотоварищей по школе.
Но ему было мало всего лишь нагнать. Превзойти – и только так.
Одноклассников? Ерунда какая. Самого себя превзойти. Прыгнуть выше
головы. Чтобы приемный отец мог им гордиться. Чтобы знал – Ночной
Ветер не предал его хлеб. Пища для тела и пища для ума равно пошли
впрок.
Вообще-то зубрилок не особенно любят. Обычно одноклассники
пакостят им кто во что горазд. Но в Интоне все знали, чей приемыш
рвется самого себя опередить. И – понимали его стремление. Да если
бы и не понимали, ради Лисьего Следа терпели бы и не донимали. А
его не терпели, им гордились. Первейший ученик, приемный сын самого
уважаемого и любимого из жителей Интона, не посрамил отца.
Он не сдавался. И Интон одобрял его упорство.
В столице дела пошли хуже. Намного хуже.
В лучшей из столичных школ учились по большей части сыновья
знатнейших вельмож – а как же иначе? Таких, как Ночной Ветер, там
называли плевком среди жемчужной россыпи – и относились
соответственно. Лисий След отговаривал приемного сына – но Ветер
решил твердо и от своего решения отступать не собирался.
– Я сам выбрал эту школу, отец. И я знаю, что я выбрал. Такие
знания, как там, мне не дадут нигде. И право после окончания сразу
сдавать экзамены на должность среднего, а не низшего ранга – тоже.
Из любой другой школы я пойду на низший экзамен. И служить начну
младшим подавальщиком старшего подметальщика.
Это долгий путь. Слишком долгий. А я хочу, чтобы ты дожил.
Чтобы ты мог гордиться мной.
Эти слова он ни разу не произнес вслух. Но Лисий След понимал...
он отлично все понимал. И не хотел, чтобы негаданно обретенный сын
каждодневным унижением платился за свою любовь. Он никогда не
принял бы жертвы.
– Какая жертва, отец? Думаешь, хоть одно слово этих богатеньких
деток может меня задеть? Да пусть обзывают, чем только в голову
взбредет – мне до них и дела нет. Кто они мне, чтобы я их слушал –
друзья, братья? А драться со мной они не полезут. Я бы им не
советовал.