– Мне очень жаль, что я так поступила
с вами, Поль, – всхлипнула она.
– Передайте мои слова Люсьену,
пожалуйста, если вы уже пробились к нему. Я знаю, что он совершил и
прощаю его тоже. А сейчас я должен сказать это Лоренцо.
После этого разговора, высказав друг
другу все накопившиеся претензии и получив прощение, команда
продолжила общение через проделанные отверстия в стенах.
Софии все еще было немного неловко
говорить с Полем, и поэтому она больше времени проводила у
отверстия ведущего к узилищу Люсьена, пробывшего в изоляции дольше
всех. Несмотря на самый долгий срок, проведенный в одиночестве,
Робер меньше остальных впал в уныние. При разговорах он даже
пытался развлекать и поддерживать Софию. У него с историком
оказалось несколько общих интересов. Порохова поняла, что ей очень
интересно слушать Робера. Над рассказом о том, как он в свое время
устраивал каверзы археологами, претендовавшим на один из его
участков, она могла смеяться до боли в животе, хоть и слушала его
уже в десятый раз. При разных вкусах в музыке и фильмах им
нравилась одна и та же литература, так что они всегда имели
возможность как рассказать друг другу что-то новое, так и
поговорить о чем-то знакомом и любимом ими обоими. Однажды София,
проснувшись утром, осознала, что уже не смогла бы переносить
заключение без бархатного голоса этого смешливого толстячка.
Лебо же много времени проводил у
отверстия в камеру Маркезе. Как мог он отвлекал его от мыслей о
своей скорой кончине и сумасшествии. Он пытался помочь победить
рациональному сознанию инженера его глубинные страхи. При помощи
физика опытным путем выяснилось, что в камере Маркезе есть
небольшой вентиляционный ход, ведущий на площадь комедии. И
повторяющийся стук колес, слышимый из этого хода, скорее всего
принадлежал какому-то работяге, разъезжавшему на телеге ни свет ни
заря. К тому же, после начала общения с физиком, инженер не был так
уверен в сверхъестественной повторяемости звука.
Чтобы отвлечь инженера от мрачных
мыслей, физик день за днем пересказывал Маркезе свое исследование
тахионных полей. Уже отпал всякий смысл хранить его в секрете.
Инженер поражался оригинальности доказательств и стройности мысли
молодого ученого. После пары месяцев терапевтических разговоров
Лоренцо уже был совершенно адекватен, как раньше, и даже почти
избавился от неприятного ощущения, накрывающего его в темноте.
Вместе с интересом к физике к Лоренцо возвратился и интерес к
жизни.