И наконец закричала.
Скальная расщелина оказалась именно тем, на что маг и
рассчитывал — узким, извилистым ходом в глубину. Не рукотворным,
нет — скорее, возникшим из-за недавно случившегося катаклизма;
каменные осколки в нём были острые, не сглаженные временем, пыль
легко поднималась и оседала на одежде. Но маг был очень рад, что
нашёл его и что не пришлось терять несколько дней, добираясь до
руин Элмириуса.
Публий Каэссениус Маррон спускался ниже и ниже. Порой —
проползал в узкие щели, оставляя на камнях клочья плаща, а то и
собственную кровь, порой — скатывался по осыпям, не зная, что ждёт
внизу, порой — взбирался на почти отвесные стены, рискуя переломать
ноги и руки. Но непостижимым образом знал, что движется в верном
направлении.
С некромастером Рико они простились очень скоро: Публий помог
Рико выгрузить из неприметной пещерки какие-то ящики и стопки бумаг
(в другое время он не преминул бы полюбопытствовать, что в этих
ящиках и бумагах), и почти сразу они наткнулись на эту щель,
змеившуюся примерно там же, где раскрывалось огненное нутро
Араллора. По крайней мере, так помнилось Публию.
— Я пойду, — сказал он некромастеру. Парень тот, кажется, был
хороший, искренне хотел помочь, но Публий впал в какое-то странное
равнодушие. Ему казалось, что жизнь окончена, и уже ничто не имеет
смысла — кроме того последнего, что он ещё должен сделать. А именно
— вывести орку на волю. И можно умирать.
Рико, по крайней мере, заставил его поесть и попить, дал на
прощанье обтянутую кожей фляжку с водой и факел — и отправился на
своём конструкте куда-то в сторону военного лагеря. Нет, всё-таки
он странный, и знает, куда больше, чем говорит, и не мешало бы
разъяснить как следует этого юношу, но всё, на что маг был сейчас
способен — это смотреть вслед спотыкающейся на камнях повозке.
Дневной сумрак очень быстро угас за спиной; Публий засветил
факел. Магия по-прежнему не повиновалась ему — точнее сказать,
сила-то вокруг была, неудобная и рассеянная, как и прежде на
Севере, но пользоваться ею маг не решался. Ползти с факелом в руках
было неудобно, но Публий старался сосредоточиться на этих
неудобствах — его против воли преследовали мысли о каменных толщах,
нависающих над головой; о том, что приоткрывшиеся челюсти земли
могут в любой миг снова сомкнуться.