В конце концов, Кирилл почувствовал
– куда-то его несут. Викентий Сигизмундович говорит: «Ну, Бергер,
держись!». И – ух! – холодной водой его окатили. Кирилл сразу
очухался. Травка вокруг зелёная, листочки, птички. Ливанов его
укутывает, а сам тоже весь мокрый – Радзинский щедро так плеснул.
Тут Николай Николаевич прибежал. Возмущается: «Вы бы хоть одежду с
него сняли! Деятели!».
Потом с шутками-прибаутками сушили
его у печки, отпаивали горячим чаем, кормили – с ложечки,
приговаривая, что нужно восстанавливать силы.
– Николай Николаевич, мне сказали,
что я Ключ, – послушно проглатывая кусок рыбы, которую настойчиво
запихивал в него Радзинский, тихо сказал Кирилл. Он не мог видеть
встревоженного лица Аверина, но почувствовал, как тот напрягся:
Николай Николаевич сидел сзади, обнимая его обеими руками – в одной
была тарелка, в другой ложка.
– Что это значит, Кирюш? – тёплое
дыхание Аверина щекотало ему ухо. Прижимаясь спиной к его груди,
Кирилл очень хорошо почувствовал, как сильно забилось у учителя
сердце.
– Это значит, что Шойфет меня
прикончит, когда в себя придёт, – закрывая глаза, пробормотал
Кирилл.
– Эй-эй, не спи! – захохотал
Радзинский, снова впихивая ему в рот очередной кусок рыбы. Готовил
Викентий Сигизмундович, надо сказать, отменно – рыба получилась
удивительно нежной и просто таяла на языке.
– Спасибо, очень вкусно, – вполне
искренно поблагодарил Кирилл, одаривая его голубым светом своих
честных глаз, но, незаметно повернув голову к Аверину, с мольбой в
голосе прошептал, – Николай Николаевич, я больше не хочу!..
Гомерический хохот всех
присутствующих свидетельствовал, что он был услышан. Радзинский
ослабил свой напор, не прекращая, однако, громогласных рассуждений
на тему необходимости полноценного питания для растущего организма.
Кирилл пригрелся в заботливых объятиях Аверина, и с какой-то
плюшкой в руке снова уснул.
Сначала снилось что-то приятное:
горячее солнце, синее небо, непривычная южная растительность и
чёрные, словно нарисованные углём резные тени от листьев на
ослепительно белой стене. На коленях лежала старинная потрёпанная
книга, и Кирилл нетерпеливо переворачивал страницы, не в силах
оторваться от интересного чтения. Потом заметил, что рука у него
какая-то незнакомая, чужая – слишком узкая, с невероятно длинными
пальцами, а тонкое хрупкое запястье обхватывает белая кружевная
манжета. От нехорошего предчувствия сразу заныло сердце, и он
отправился почти бегом – сначала по дорожке, затем по ступенькам,
потом по коридору. Распахнул какую-то дверь… Едва он шагнул внутрь,
как пространство вокруг него трансформировалось в огромную чёрную
воронку, которая затянула его в чудовищной силы вихрь.