– Что хоть они делают? – глухо
спросил Аверин в его рубашку. Он давно уже обхватил Радзинского
обеими руками и стоял неподвижно, уткнувшись лбом ему в плечо.
– Да ничего не делают! Слушают.
Смотрят. Запоминают. Шойфет – тот, я знаю, тайком практикуется без
зазрения совести. При молчаливом попустительстве Наставника.
Летает, как на крыльях – паршивец. Он ведь сам к своему боссу
вернулся. Пришёл и попросился назад. Ещё потребовал диск ему
вернуть. Так что – готовься, Коля. Скоро будет весело!
– Я не хочу – весело, – бесцветно
обронил Аверин. – Я хочу, чтоб – мечи на орала и чтоб – лев рядом с
ягнёнком… – Рубашка на груди Радзинского стала горячей и
мокрой.
– Ко-о-ля, – горячо зашептал
Викентий Сигизмундович, покрепче обнимая друга, и несколько раз
пылко поцеловал его в макушку. – Я тебе обещаю, что всё закончится
хорошо! – Он прижался щекой к его волосам. – Ну, хочешь, я прямо
сейчас эту лавочку прикрою?!
– Нет, – всхлипнул Аверин и помотал
головой – со стороны казалось, что он бодает Радзинского в плечо. –
Всё правильно… импульс… интенсивный…
– Ну вот – ты тоже чувствуешь, что
всё идёт, как надо, – с готовностью подхватил Радзинский,
покачиваясь вместе с Авериным из стороны в сторону. – Коль, а у
меня в куртке – в кармане – есть шоколадка, – вкрадчиво сообщил он.
– Даже две, если честно. Но мне кажется, что сразу две – это
перебор… Пойдём, посмотрим? – Он отстранил от себя Николая
Николаевича и вытер большими пальцами его мокрые щёки.
Аверин судорожно вздохнул, кивая, и
посмотрел на Викентия Сигизмундовича совершенно убитым взглядом.
Радзинский нахмурился и поцеловал: сначала один заплаканный глаз,
потом второй.
– Ох, и попляшешь ты у меня, Шойфет,
– зловеще прошептал он, увлекая Николая Николаевича в сторону
прихожей. – Ты у меня даже чтобы чихнуть, будешь разрешения
спрашивать!..
Так как Николай Николаевич никак не
мог решить, какая шоколадка ему больше нравится – с марципаном или
горькая с мятой – он получил обе. А поскольку за столом он
постоянно впадал в задумчивость, забывая тающий шоколад в руке, то
Радзинский забрал у него обе плитки и стал выдавать по одной дольке
исключительно на язык. Когда от каждой шоколадки осталось по паре
маленьких квадратиков, Аверин вдруг пробормотал, что безумно устал,
что у него слипаются глаза и, натыкаясь по пути на стены, побрёл в
спальню, где рухнул, не раздеваясь, на постель и мгновенно
отключился. Радзинский укрыл его пледом, погладил по голове и
вернулся на кухню: разрабатывать план щадящего выхода из кризисной
ситуации. Он долго вытягивал, сплетал и распутывал нити, пока не
получил, наконец, три идеальных, мерцающих тонким узором ленты.
Скатав их вместе в один клубок, он сунул тесьму в нагрудный карман
и со спокойной душой занялся приготовлением обеда – нет, теперь,
кажется, ужина!..