про то,
а тем более рассказывать вам, молодым, не
рекомендуют, но так уж оно было. В других
посёлках изначально ситуация не хуже была, и чем там дело
кончилось? Кому-то посчастливилось к нам прибиться, но больше
таких, кто косточки по лесу разбросал.
– Архип, думаешь, вообще никого не осталось? Совсем-совсем? На
всём белом свете? Наверняка же, кому-то ещё свезло! – спросил
Антон, а мне почему-то вспомнился плакат над кроватью Рената. Если
честно, мысль о том, что те, кто не пожалел бы для нас пары тысяч
ядерных боеголовок, сейчас купаются в море, пьют вино и пялятся на
красивых женщин, сильно не нравилась. Всё же надеюсь, им тоже
досталось – это справедливо! Если уж в дерьмо, так всем миром,
чтобы никому не было обидно!
– Не думаю, – ответил, поразмыслив, учёный. – Говорят, в
московской подземке кто-то выжил. Хоть убей, не понимаю, откуда
пошёл этот слух. Шансов у тех товарищей, по правде сказать,
маловато; под землёй долго не протянешь. Может, где-то ещё? Только
какая нам разница? Мы о других выживших ничего не знаем, и, скорее
всего, никогда не узнаем, а это всё равно, что их нет.
Волколаки неожиданно заткнулись, наступила жуткая тишина.
– Всё, ребятки, подъём, – скомандовал Партизан. – Леший,
вставай, говорю. Веселье проспишь!
– Сейчас и нападут? – поинтересовался Архип.
– А как же, непременно нападут! – Антон подхватился на ноги,
бодрый и готовый воевать. – Потому что тупые они, думают, в ловушку
нас загнали. А нам только и надо, утра дождаться. Ночью волколак –
лесной царь, а дневного света не переносит. Днём он смирный, как
ягнёнок, его можно палкой забить. Приспособились, твари, по
логовищам хорониться, а мы их и там находим…
– Твари приспосабливаются, – сказал Архип. – У них выбор
небольшой: либо жить, соответственно своей природе, либо
сдохнуть. А мы норовим, как раньше, мир под себя переделать. Только
силёнок у нас нынче маловато, да и мир другой, он больше не
желает переделываться.
– Эх ты, умник, – сказал Партизан, осматривая ружьё. – Стало
быть, это в нашей природе и есть – мир под себя переделывать.
Потому и живы, что пытаемся соответствовать. А если опустим руки,
тут нам и конец. Вымрем, точно говорю.
– На самом деле, уже практически вымерли, – грустно сказал
учёный. – Нас больше нет. Пока ещё двигаемся, едим, даже кое-как
размножаемся. А время наше ушло. Мы – последние динозавры.