– Хотите что-то сказать? Нет?
Отлично! Нечего тянуть! Начинайте!
В этот миг я заволновался
по-настоящему. Нахлынуло так, что руки затряслись; почувствовал,
наконец, что сейчас я убью человека. Не важно, какие за ним грехи.
Он беззащитен, а я своими руками… ладно; надо, значит надо. Дурь
выветрилась из головы. Язык сделался шершавым и сухим, да в ушах
сильнее зазвенело. Как бы не оплошать при всём народе? И сердце
затрепыхалось, и ладони влажными стали. Эх, ещё бы из фляжечки
степановой хлебнуть, да, наверное, нельзя.
Что-то кум про меня понял.
Зашептал:
– Не трясись.
Кто-то должен это сделать, почему не ты?
Я кивнул, не волнуйся, мол, не
подведу. А Степан ловко скрутил две сигаретки: одну Партизану,
другую Сычу. Посмолите, ребята, вам напоследок полагается.
Самокрутки догорели, и кум повёл Сыча к петле. Значит, мой –
Партизан.
– Пошли, что ли, – сказал я.
– Ну, пошли, Олежка, – усмехнулся
лесник. – Да ты не дёргайся. Давай быстрее закончим.
Вот гад! Издевается, что ли? Совсем
пакостно мне. Вспомнились байки про лес, которые нам, сопливым
пацанятам, травил лесник. Красиво рассказывал – заслушаешься! Но
сейчас, дядя Петя, лучше помолчи. Ты всё равно покойник, а вам,
покойникам, разговаривать не положено.
Стал я затягивать петлю, а Партизан
голову задрал, подставляя шею, будто помочь мне решил. Бородища-то
колючая, пока я верёвку как надо приладил, сто раз чертыхнулся.
Кое-как, с грехом пополам осилил я это дело. Дальше что?
Степан своего вздёрнул. Сноровисто у
него получилось. Свободный конец веревки к крюку прицеплен, можно,
сунув руки в карманы, понаблюдать, как человек мучается. А Сыч
ногами кренделя выделывает, аж перекладина ходуном ходит. Толпа
заволновалась, смешки послышались. То ли надо мной, неумёхой, ржут,
то ли над коленцами Сыча. И-эх! Потянул я обеими руками. Захрипел
Партизан. Тяжелый! Ощущение, будто гигантская рыба на удочке
бьётся. Верёвка из мокрых ладоней выскальзывает. Что делать? Сейчас
уроню – позорище будет! Всё ниже Партизан, ноги по луже колотят,
грязь и брызги во все стороны. Степану спасибо, вырвал у меня
верёвку, и закрепил, как надо. Повисли они рядышком, Сыч почти
затих, а Партизан ещё полон сил.
– Хватит! – крикнул Хозяин. Степан
будто этого и ждал, у него в руке оказался нож. Пара быстрых
движений, и верёвки обрезаны. Висельники, как перезревшие яблочки,
плюхнулись в лужу, а мне осталось только рот раззявить. Застыл я, с
головы до ног обляпанный грязью и брызгами. До меня не сразу, но
дошло: казнь-то, получается, не настоящая. Выходит, напрасно я
нервничал? Могли бы предупредить, гады!