«Но я же не прошёл
и сотой доли пути Сайма. Я не знаю Сайкати
и Трайи, — думал он беспомощно. — Что же
смогу я... там?»
Но и другое говорил ему
внутренний голос:
— Ты бывал там много раз!
— Но мёртвым,
а не живым! С чего ты взял, что живой сможет
пройти тем же путем?
— Испугался рек крови, дурак?
Ты видел там «реки крови»?
— Но они же
не сочинили всё это?
— Почему бы и нет?
Что же им тогда писать в своих летописях? Что видели
«небесную канцелярию»? Просто Рами не смог прикинуться
идиотом, и Они вычислили его. Возможно, заперли где-то,
и ты сможешь его спасти.
— А если меня самого...
— С трусости бы
и начинал. Ты, видно, не брат ему!
Слёзы потекли из глаз Рой-Цоха.
Молочное родство считалось на Психотарге гораздо более
крепким, чем кровное. Кровные братья могли впоследствии стать
врагами, молочные — никогда. Молоко во все века
обожествлялось на этой скудной на потомство планете.
Не каждая женщина Психотарги могла кормить грудью ребёнка.
И статуи Мантейи, вскармливающей зарождающийся мир, украшали
молельные столики каждого мало-мальски обеспеченного дома.
И даже в хижинах покой верующих охранял простенький
рисунок кормящей дитя богини.
«Но, если я пойду... О Храмы,
я же никогда не видел там живых? Вдруг они иные?
Но как же Рами?»
Ещё день и ночь, а потом
и ещё один день провел Рой-Цох без сна. Он всё яснее
видел своим внутренним взором (по мере затуманивания взора
внешнего), что жизнь без брата — пуста и бессмысленна.
Рой-Цох был сиротой. Кроме брата и вселюбящей Мантейи,
у него не осталось никого.
В тоске и бессмысленности
Рой-Цох просуществовал бы, конечно, какое-то время.
Он знал, что и это воплощение когда-то закончится.
Следует ли вообще отягощать себя друзьями и братьями,
которые всё равно уйдут, укрывшись плащами небытия?
На четвёртые сутки бдения, когда
в монастыре уже зажигали светильники и плошки
с маслом, Рой-Цох явился в келью к Третьему
настоятелю.
Это путешествие в мир мёртвых
Вениамин запомнил лучше прочих. Конечно, он не увидел
ни кровавой реки, ни демонов, стерегущих вход.
Он просто впал в беспамятство, влетел
в туннель и, как и прежде, был встречен белобородым
румяным отроком в рясе.
Сердца у голой души Вениамина
не было, но что-то всё-таки сильно стучало у него
в висках и несуществующая пелена затуманивала мысленный
взор.