Ведь было, было! После ужасов Крымской бойни награждали как
героя. Своими глазами тогда повидал поручик столицу, Ульянгород
Краснокаменный: больше родимого леса столица чудину показалась!
Видел и Кром Сияющий, сердце державное – город в городе за
Посадским Кольцом, башни с орлами и курантами. Побывал на Лазоревой
площади, перед собором Кассиодора Солнцедара шапку снял. И памятник
Ленину и Пожарскому видал, страну от Чёрной Смуты спасшим: и в
Мавзолее побывал, перед гробницами самих освободителей колени
преклонил… Тогда только и поверил Тайво: кончилась война.
А как вернулся домой, к жене и детям, так и понял вскоре – нет,
не кончилась. И не кончится никогда.
Тридцать минут…
Зузан проверяет заряды взрывчатки, запакованные в картонные
вощёные гильзы с фитилями, и рассовывает по кармашкам жилета.
Полдня возился. Но возня радует – привычная работа, в которой нет
места эмоциям, лишь точный расчёт.
Помогает отвлечься от мыслей, как дошёл до жизни такой. От
мыслей, что вместе с остальными пойдёт сейчас убивать. Снова.
Не думал никогда Зузан Чапутов, что вот так всё сложится. Много
ли надо человеку для счастья? Дом с садиком, хорошие друзья, кружка
пива да миска говяжьих зраз с подливою и клёцками с брынзой. Ну,
разве что ещё жёнку взять, да детками обзавестись. А ещё любимая
работа: когда гора оползает, расколотая взрывом – чувствуешь себя
не меньше, чем Краконошем-великаном, что посохом скалы дробил!
И всё перечеркнул тот обвал. Когда откопали Зузана на третьи
сутки, то все дивились, что пощадила его гора – так, покатала меж
зубов-обломков, не прожевав… Ничего-то они не поняли.
Не кости, а голову сломало подрывнику. Стал Зузан одержимым. Не
так, как орк-кровопивец, который в битве шалеет и крушит без
разбору своих и чужих. Просто в минуты обиды или испуга в голове у
Зузана оставалась одна только дорожка-мысль, по которой, как по
фитилю, бежал чадящий огонёк ярости. А в конце, как и положено –
взрыв.
И лишь много позже приходило осознание, что же он натворил. Как
тогда, с «Трепангом»: пришёл в свою каморку, завалился спать, а на
другой день газету открыл – и в пот бросило. И понятно ведь, что
людишки-то в кабаке были сплошь дерьмо – но ведь людишки… Были.
Мысль ту покатал и забыл. Шутил, смеялся. А осадок-то, осадок
остаётся. Не выплеснуть его из души.