– Лотто! Сокровище у нас! – Тайво от
избытка чувств хлопнул Раймунда по спине. – Пошли, Пианист, тебя
ждёт золото и Жен!.. Э, Пианист?
– Вы идите, – негромко сказал
командир, не оборачиваясь. – У меня тут небольшой разговор к месье
Альфонсу, минут на пять.
– Да вы что, пан Пианист? – поразился
Зузан. – Бросьте этого говнюка, нам ноги делать надо! Какие пять
минут, сюда сейчас вся жандармерия прим…
Раймунд повернул голову, и подрывник
осёкся, попятившись. Из глаз командира вместо знакомого,
миролюбивого и всегда готового всех успокоить Пианиста на Зузана
смотрел кто-то чужой, и очень страшный.
– Идите, – приказал не-Пианист. Тайво
потянул Зузана за плечо, и паннонец вместе с остальными поспешил
покинуть комнату.
Оставшись один на один с ростовщиком,
Раймунд медленно подошёл к кровати. Канальгерух затрясся, булькая
горлом, и пополз прочь от бывшего майора, сминая простыни.
– Месье Альфонс, скажите, пожалуйста,
что это за интересный документ? – Пианист поднял листок из книги,
испещренный карандашными пометками Вуглускра. – «Эрик Ф., 15,
1200х.» «Яничек Ж., 14, 1500х.» «Матти Т.-С., 15, 1350х.» И так
далее.
– Э-эт…
– Имена, возраст и цена в халлах, да?
Как вы там мне говорили при нашей встрече, месье Альфонс? Мол, я
уже не сладкий мальчик, из которых сиамцы делают нежных девочек? –
Пианист отбросил листок. Ростовщик дополз до изголовья и судорожно
прижал к себе подушку, будто малое дитя, желающее спастись от
кошмара.
– Знаете в этом толк, да? Сколько
таких мальчиков детокрады продали через вас в сиамские бордели и в
трюмы работорговческих кораблей? А?
Канальгерух вжался в спинку кровати и
тонко заскулил, когда в руке Пианиста со щелчком раскрылся нож,
блеснув в свете газовых рожков.
– Вы мне хвалились тем, что наводите
справки о прошлом своих клиентов, месье Альфонс. Ну так, наверное,
вы в курсе, за что меня признали военным преступником? Я, знаете
ли, служил в Гвиане: а у жителей тамошних болот есть и время, и
вдохновение… и очень богатая фантазия.
– Й… ик! сп-паси… – ростовщик выпучил
глаза, и с зычным звуком обосрался. Но страшный человек, стоящий в
изножье его кровати, даже не поморщился от расплывшейся по комнате
вони.
– Ну же, месье Каналья, отчего вы так
невеселы? – Пианист подступил ближе и полез коленями на постель. –
Вы же так заразительно улыбались при нашей встрече. Улыбнитесь,
месье Альфонс, что же вы; улыбнитесь шире!..