– …Дра! – закончил он.
Последовали несколько минут, наполненных брыканьем, метаньем и
надрывным, заставляющим дребезжать оконные стёкла девичьим визгом.
Зяма с выражением скорбного всепрощения на лице откинулся на стуле
и подождал, пока не успевшую-таки добраться до Тайво Женни
совместными усилиями затолкали под покрывало, а по углам для
надёжности уселись Раймунд, Рене и Король. Холм под покрывалом
ходил ходуном, издавая разгневанное пыхтение в попытках
вырваться.
– Ну, шо, уняли в жопе детство золотое? – сварливо осведомился
Питончик. Пододеяльный курган затрясся и издал негодующий,
приглушённый вопль. – Вот и славно!
– Пан Питончик, а я как же? – застенчиво спросил Зузан.
Перспектива того, что придётся из себя кого-то изображать, смутила
взрывника и выбила его из колеи. Ему и собой самим-то не всегда
удавалось по жизни быть, что уж говорить о том, чтобы изображать
кого-то другого?
– А ты… – Зяма задумчиво потёр синеватый от щетины подбородок. – А
с тобой и Рене, пан Бомба, мы чего-нибудь придумаем. Поступим так,
как поступают умные люди: там, где сами чего-то не могём –
обратимся к тем, кто таки умеет и могёт, и даже за это имеет свой
гешефт!..
– За всем этим весельем, Питон, – вмешался Тайво, – ты упускаешь из
виду одно. А ты сам-то кем будешь?
Питончик с обескураживающей улыбкой откинулся на стуле, закинув на
плечо конец шарфа и сложив руки на груди.
– А я таки буду играть ту роль, которая мне по жизни даётся лучше
всего. Самуил Аристархович Воловиц, коммерсант - негоциант, к вашим
уважаемым услугам!
Дорога до пристанища «людей, которые умеют и могут» по улицам
города заняла минут двадцать. Берсуар производил приятное
впечатление: в столицу весна только-только пришла, в Бретани ещё
царила прошлогодняя поздняя осень – а здесь, на юго-западе страны,
на побережье моря Арженти, уже настало лето. На улицах, петлями
сбегавших к портовой бухте, кудрявилась сочная зелень, из ящиков на
окнах и балконах свешивались плети вьющихся розовых и фиолетовых
цветов. Солнце ласково пригревало с небес, изгоняя последние
остатки похмельной немочи.
– Нам точно сюда? – с сомнением уточнил Пианист, разглядывая
старинное здание, чья двускатная крыша была увенчана статуями
крылатых гениев, а на фронтоне среди лепных кружев ухмылялись
маски. – В смысле, это же театр!