– Сёстры хотели, чтобы сегодняшний день тебе запомнился, – с
лукавой ноткой промолвила настоятельница. – Поэтому я велела
трапезнице устроить особый ужин. Всё по уставу, конечно же – но,
думаю, ты будешь приятно удивлена!
– Спасибо, матушка, – бледно улыбнулась Фрейя. – Вы… я очень
тронута, но вам, наверное, не стоило так стараться. Я ведь сегодня
всё равно умру…
– Ну, вот. Опять ты за своё, – укоризненно вздохнула матушка. –
Я же говорила тебе, сестра: отринь эти глупые страхи. С чего тебе
вдруг умирать, в такой прекрасный день?
Полуэльфийка отвела взгляд.
Она до сих пор стыдилась того, что на исповеди не рассказала
всего. Эти женщины были добры к ней, взявшейся из ниоткуда
беглянке, дали укрытие, пищу и заботу; а она… Всякий раз, вспоминая
об этом, Фрейя смущалась – а потом одёргивала себя. Ни к чему
монахиням знать, кто она и откуда. Чего доброго, после её
неизбежной смерти начнут доискиваться, встревожившись – и навлекут
на себя беду!
Поэтому Фрейя не стала говорить ни про «Театр», ни про Бальдра,
ни про все те ужасные вещи, в которых была соучастницей… Ни, тем
более, про заветный пузырёк с зелёной микстурой, её проклятием и
спасением.
Вспоминала ли она о нём, когда бежала от «Театра»? Когда
выбиралась из окна и спускалась по пожарной лестнице; когда,
задыхаясь, мчалась по тёмным ночным улицам; когда тряслась в
товарном вагоне на куче угля? Вряд ли. Тогда она вообще ни о чём не
думала: её гнал страх. И лишь когда она уже спрыгнула с поезда и
шла через заросшее душистыми, пьяными травами бездорожье – мысль
настигла и ударила в затылок, как пуля. Простая, беспощадная мысль
о том, что без изумрудного зелья она умрёт через одиннадцать суток.
Как бы быстро ни бежала!
Шок был так силён, что дальше Фрейя шла в опустошённой одури, не
разбирая пути. Потеряла туфли, сбила ноги – и, наконец, упала в
траву лицом вниз. А когда всё же нашла в себе силы поднять голову,
то увидела впереди на холме белокаменные стены и черепичные крыши,
над одной из которых сверкал зубчатый солнечный знак.
А ещё – услышала три удара колокола, раскатившихся над рощей.
Один, потом ещё два. И навстречу, раздвигая травы, уже шли
встревоженные девушки в чёрных мантиях и головных платках…
На исповеди Фрейя ограничилась полуправдой, рассказав, что очень
плохие люди похитили её и вынудили работать на себя, а потом она
сбежала. И даже после такого откровения полуэльфийка была уверена,
что теперь её выгонят на улицу, под дождь. Но монахини приняли её
ласково, пообещав, что здесь никто не тронет. До сих пор от мыслей
об этом Фрейе было одновременно приятно, тоскливо – и жгуче
стыдно.