Полуэльфийка невольно навострила уши. За девять дней в монастыре
она научилась различать перезвон колоколов, каждый из которых
что-то значил. И этот звон она слышала лишь единожды – в тот день,
когда сама вошла в монастырь. «Кто-то чужой у ворот», вот что он
означал.
Может, любопытство, а может, укол странной тревоги в душе был
тому виной, но Фрейя подошла к открытому окну и выглянула наружу.
Внизу была дорожка, ведущая к монастырскому крыльцу и обсаженная
кустами ракитника. И на ступенях полуэльфийка увидела
коленопреклонённую фигуру. Девушка, а может, молодая женщина – в
потрёпанном платье, спутанные волосы закрывают лицо.
– …Помогите, умоляю! – донёсся до полуэльфийки надрывный голос.
Незнакомка тянула руки к приоткрытому окошку в окованной железом
дверной створке. – Их было трое, я чудом вырвалась! Они хотели,
хотели меня… О, боже, ради Господа, откройте!
– Тише, тише, дочь моя! – отозвался негромкий, спокойный голос
настоятельницы. – Я сейчас, подожди минуту.
Блюдо выскользнуло из рук Фрейи и с треском разлетелось об пол.
Ещё секунду полуэльфийка в оцепенелом ужасе смотрела – а потом
сорвалась с места и бросилась бежать. Быстрее, вниз по
лестнице!
– Всё хорошо, девочка, – уверенно говорила матушка Леокадия,
отворяя дверь. Незнакомка подползла к настоятельнице на коленях,
хватаясь за подол мантии. – Входи, скорее. Здесь тебя никто не
оби…
– Стойте, матушка! – отчаянно завопила Фрейя, вихрем слетев по
ступенькам. – Не впускайте! Нет!
Настоятельница обернулась к ней, недоумённо открыв рот… За миг
до того, как «девица» рывком вскинула голову, и сквозь спутанные
пряди парика хищно усмехнулось знакомое лицо.
Приподнявшись на одном колене, Бальдр взмахнул рукой по широкой
дуге. Матушка Леокадия пошатнулась, потянулась к шее – и, не
дотянувшись грузно повалилась на пол. Кровь из горла, рассечённого
взмахом эльфийской стали, уже заливала мантию, разбегалась по полу
лужей.
Фрейя застыла на месте, не в силах пошевельнуться. Матушка
тяжело приподняла голову, в последний миг найдя полуэльфийку
мутнеющим взглядом. И Фрейя поняла, что настоятельница не лгала. В
её глазах не было страха. Было лишь непонимание, да ещё, может,
толика вины… А потом не стало ничего.
Бальдр выпрямился над телом монахини – забрызганный кровью,
ощерившийся в безумной улыбке, страшный, как сама смерть. Меж
пальцев его стиснутого кулака торчал короткий клинок тычкового
ножа-«пушдаггера» с Т-образной рукоятью, зажатой в ладони. С
потемневшего острия сорвалась тягучая капля.