– …Нечестивая потаскуха! – рычал он мигом позже, взбираясь на
кровать в одном шлеме и потрясая топором из папье-маше. – Готовься
пр-ринять мою кончу… с-свою кончину!
– О, tu ame, kael’tho metnar! Пощади, храбрый воин! – лепетала
Жюли в наигранном ужасе, отползая в изголовье кровати и прикрывая
груди ладошками. – Смилуйся, не надо терзать моё трепетное девичье
тело своими, о, столь мужественными, могучими чреслами! – А сама
уже протянула ножку, игриво ловя «могучие чресла» пальчиками
ступни. Папюс зарычал и затрясся в исступлении.
– Baruh Adonai!.. тьфу, Baruk Khazâd! – взревел он, обхватив
разведённые в стороны бёдра любовницы. Мысли о том, сколько раз она
отдавалась до него другим мужикам, и сколько ещё будет после,
привычно вымыло из головы багровой волной похоти.
– Ах! Нет, о, духи предков! – Жюли трагично запрокинула голову.
– Умоляю, не вводи свой пылающий бронеход в мои Священные Леса!.. –
и выгнулась, подставляя Пюсу кудрявящиеся меж бёдер «священные
леса». Карлик втянул воздух сквозь стиснутые зубы, и ввёл железные
гномьи легионы в эльфийские чащи по самые тылы. – А-ах!
– Khulum!.. khagan!.. – выдыхал карлик в ритме толчков; шлем
съехал на нос, набычившись рогами, но гномьему воителю вполне
хватало ощущений. – Du bist men… khulum hure! – хрипел он, мешая
старогномские слова с йормским.
– Да-а! ах!.. нет! – стонала Жюли, когда Пюс уткнул её лицом в
измятую подушку и впился пальцами в белоснежные холмы ягодиц. –
Только не туда!.. Т-только не в… Хрустальные Чертоги-и-ииии!!!
…Прошло немало времени, и соседи уже утомились колотить в стену,
прежде чем эльфийские земли наконец капитулировали под гномьим
завоевателем. Откинувшись на изжёванную и обслюнявленную Жюли
подушку, Папюс расслабленно посапывал. Проказливые пальчики
любовницы поглаживали его по груди, зарываясь в курчавые волосы;
играли с амулетом, украшенным дикарской закорючкой.
– Ты утомился, мой храбрый peringol, – мурлыкнула Жюли. Карлик
лениво приоткрыл глаз. Красотку «сражение» изнурило не меньше, чем
его: шевелюра Жюли топорщилась, как лесная чаща после попадания
сорокадюймового снаряда, из ушных накладок уцелела лишь одна
(вторую Пюс, кажется, сам откусил в порыве страсти). – Хочешь
испить чашу после битвы?
Карлик лишь расслабленно кивнул, так хорошо ему было. Он
любовался тем, как нагая Жюли выскользнула из постели, налила в
бокал вина – её гибкая спина ненадолго закрыла и бокал, и бутылку –
и вернулась к кровати. Приподнявшись, Пюс выцедил «победную чашу»
до дна и отвалился на подушку, купаясь в сладкой истоме. Казалось,
кровать мягко покачивается на волнах реки, уносящей его куда-то
далеко…