Снова эта шибающая по мозгам смесь
запахов. Ну нельзя же так по-изуверски пытать пациентов. Надо будет
написать жалобу на них. Не должно ни в одном медицинском
учреждении, если это не ветлечебница, пахнуть навозом.
Где, родные моему сердцу, больничные
запахи?
Я вас спрашиваю!
Очередное явление из забытья. Лежу
укрытый грязным, линялым шерстяным пальто — доха исчезла. Как
выясню позже, её и шапку хозяин постоялого двора забрал в уплату за
«лежанко-место». В ногах сидит тот самый чудик, страшный как
смерть.
Я в начале решил, что он спасается от
короновируса и потому нацепил на рожу маску из дерюги, но вскоре
выяснилось, что короновирус тут ни причём. Его ещё нет и в помине,
а потому этой заразы никто не опасается. А дерюгу этот кадр нацепил
от того, что у него вместо носа ужасная дыра. Я в начале даже
испугался. Решив, что товарищ прокажённый. Но всё оказалось на
много проще и на много ужаснее — нос ему вырвали палачи. Да ещё и
морду пожгли калённым железом так, что с непривычки смотреть без
содрогания на обезображенную физиономию невозможно.
Пытаюсь хоть что-то выяснить у этого
родственника Квазимодо. Собеседник безбожно глуп и очень плохо
понимает по русский, хотя и говорит на сохранившемся в глухих
деревнях уральском говоре. С трудом вытягиваю из него, что сейчас
на дворе начало декабря 1772 года от Рождества Христова. И вот вся
эта сюрреалистическая действительность, до этого не желавшая
восприниматься измученным сознанием, приобрела свою логическую
завершённость. Как-то уж больно отстранено осознаю, что там — в
своём времени, я (судя по всему) благополучно помер.
Ну что тут можно сказать?
Здравствуй попа, я
попаданец!
Гостиница или по-нынешнему постоялый
двор на речке Таловой, называемый местными «Таловым умётом»,
представлял собой огромный двор с хозяйским домом, амбаром,
конюшней на десяток лошадей; сараем с курами, гусями и всякой
хрюкающей, мычащей скотиной; низенькой баней, протапливаемой
по-чёрному; ну и самим большим бревенчатым гостиничным домом,
возвышающимся на каменном подклете.
На первом этаже находились
хозяйственные кандейки с погребами, кухня, ночлежки для публики
попроще: господских слуг, ямщиков, крестьян, юродивых и прочего
люда. Здесь же по центру огромная монструозная русская печь, на
которой готовился обед для постояльцев и на ней же спала вся семья
кухарки. Эта печь была каменным стержнем, к которому со всех сторон
прилепились маленькие комнатушки-коморки. Печь, как и само здание
гостиницы, была двухэтажной, при чём топилась она и внизу в
каменном подклете, и в самом тереме, в бревенчатой
гостиницы.