В решающем поединке Кровавый
Красавчик (так окрестили его скоморохи) сошелся со Зверем-Кузнецом.
Кузнец взял копье с апельсином в правую руку и булаву из свиного
окорока — в левую, Красавчик вновь вооружился липким мечом. Затем
скоморохи завязали обоим глаза. Башнеголовый заявил:
— Истинный герой одолеет противника и
вслепую, ибо руку его направляет…
— Нюх?.. — предположил пестрый.
— Боги!
Бой начался. Кузнец ринулся в атаку,
размахивая копьем. Он надеялся нащупать противника длинным оружием,
а затем огреть окороком. Красавчик держал меч наготове и пару раз
умудрился парировать удар копья, но не развивал успех, а только
кружил по помосту. Он явно робел, не зная, как вслепую подойти к
противнику. Окрыленный успехом, кузнец ревел все громче, орудовал
копьем все яростней и в конце концов сбил шапку с башнеголового.
Кора разлетелась на кусочки, скоморох взревел:
— Будь проклят черенок лопаты,
вырывшей гнилую яму для твоего паскудного зерна, никчемное
древо!
Кузнец повернулся на голос, а
Красавчик атаковал. Меч свистнул у самой груди кузнеца, и тот,
ощутив движение воздуха, взмахнул одновременно копьем и окороком.
Но Красавчик отбил копье, уклонился от окорока и треснул деревяшкой
по руке кузнеца.
— Северный Зверь лишился лапы! Его
грозная булава упала наземь! Истекая кровью, он все же…
Кузнец и вправду выронил окорок, но
правой рукой перебросил копье назад, перехватил поближе к острию и,
когда Красавчик замахнулся для нового удара, сделал мощный выпад.
Апельсин пришелся прямо в голую грудь парня и брызнул соком во все
стороны. Красавчик отлетел и шлепнулся на задницу. Толпа взорвалась
хохотом. Скоморохи сняли с бойцов повязки и присудили победу
кузнецу. Монеты щедрыми брызгами посыпались на помост.
Когда парень сходил по ступеням,
Хармон перехватил его взгляд. Злость, досада, обида. Обиды — больше
всего. Как раз то, что надо.
Хармон пробился к нему и взял за
плечо.
— Как тебя звать?
— Тебе-то что?.. — буркнул
Красавчик.
— Есть работенка для парня с мечом. У
тебя ведь имеется меч?
— Имеется.
— Гостиница «Желтая гусыня», время
вечерней песни. Захочешь — приходи.
С тем Хармон Паула и оставил его.
Вторую половину дня Хармон провел у
лотков местных торговцев. Разглядывал товар, находил изъяны,
нещадно сбивал цену, заговаривал зубы купцу, уходил к соседям,
возвращался. «Так до чего мы договорились, добрый хозяин? Восемь
монет за кувшин? Десять?.. Отчего же мне так хорошо запомнилось —
восемь?» Он приобретал стекло и бронзу, посуду и мелкую утварь —
то, чего в Альмере испокон водилось в избытке. Он выбирал предметы
поизящней и покрасивее, редкие, необычные, чем-то притягивающие
взгляд. Примечал их сразу, с первого взгляда на лоток, но для виду
начинал осмотр совсем с других товаров, даже торговался за них.
Затем невзначай переключался на то, что изначально его
интересовало: «А это что за штука? Зеркальце? Взять, что ль, и его
— жену порадовать... да мелковато, в этакое ее мордашка-то и не
уместится...» Хармон прекрасно знал, что зеркала большего размера
всегда выходят плохого качества — изламывают, раздувают или сжимают
отражения. В этом же, крохотном, все виделось ясным и четким, как
дно горного ручья. «Не-э-эт, хозяин, ты не говори мне — хороший
товар, ты скажи — дешевый. Жена меня что спросит, как домой
вернусь? Сколько монет привез — вот что она спросит!»