чем он стал. Истину, которую знаешь только ты,
потому как только тебе он её и поведал. И ты поведаешь её мне.
Кто-то из приближённых хозяина тихонько шевельнулся. Заскрипели
перья.
– Короли не одобрят, – заметил Конрад.
– Короли-близнецы прислушаются ко мне. А ежели нет, ну так они
не единственные люди в королевстве. Есть много других, более
прозорливых.
Это звучало чем дальше – тем серьёзнее. Сперва предложение
невиданной щедрости к врагу, затем речи о нарушении клятвы.
Благодетельному мужу не престало даже думать-то о таком, не то, что
говорить вслух и всерьез. И тем не менее…
– Гарантии? – поинтересовался Конрад.
– Моё слово, – отчеканил господин Освальд.
– И только-то?
– Прочнее моего слова лишь моя репутация, добрейший Конрад. А
та, в свою очередь, твёрже самого Божественного Откровения!
В кабинете послышались испуганные вздохи, зашептались молитвы,
руки и пальцы заметались в святых знаменьях. Целеустремлённости
летописцев при всём при этом оставалось только позавидовать. С
упрямством точащего скалы прибоя они записывали каждое озвученное
слово – даже об измене и ереси, и не подавали и тени
беспокойства.
Напряжённую тишину разрушил смех. Смех Конрада, гостя-пленника,
которому пообещали целое графство за рассказ. Он чиркнул огнивом,
закурил трубку и медленно выпустил завитки дыма ароматного
эльфийского табака.
– Да будет так, – проговорил Конрад, коверкая слова зажатой в
зубах трубкой. – Но рассказ мой будет не из коротких, потому
советую набраться терпения. Это вам не те истории, о чудаках,
которым вечно везёт; немощах, которые сами решится даже нужду
справить не в состоянии; и безумцах, заброшенных неведомой силой в
чудные миры.
Господин Освальд обернулся на своих приближённых:
– Вот оно. Слушайте! Слушайте внимательно, – рявкнул он в
невесть откуда взявшемся гневе и нетерпении. – Здесь, сегодня, на
ваших глазах будет вершиться история! Тех, кто упустит хотя бы
мелочь – важную или незначительную, – ждёт позор и забвение!
– Да именно что – история! – подтвердил Конрад. – И
пускай, как и каждая полная чудес и неведомых таинств история, эта
начнётся… – он затянулся, и выпустил густые белесые клубы табачного
дыма, – …с тумана.
А туман этим утром и впрямь оказался на редкость густым.
Сплошная молочная пелена, – пусти стрелу в случайном направлении, и
уже ярдов через семь-восемь она наверняка вонзится прямо в мутную
па́дымь, да так и останется из неё торчать. Сейчас, привалившись
спиной к каменной глыбе и грея промокшие сапоги у костерка, я готов
был поклясться, что впервые очутился на этой поляне – так сильно
всё вокруг изменилось. Но нет, это были всё те же трижды хоженые
мною места, а моя родная деревня лежала лишь в полу лиге на
запад.