Что это, как не снег в середине Эмеша?..
Теперь старик мертв, Эш едет в Черной повозке смертников, а
настоящие убийцы где-то рядом, на свободе.
Убийцы...
Эш прекрасно помнил черные рисунки на их руках. И это были не
просто рисунки, иначе дюжина воинов никогда не справилась бы с
дворцовой стражей. Это были стигмы — он не сомневался в этом. А
носителями стигмы могут быть только лучшие представители
аристократического рода. Означает ли это, что кто-то из
аристократов собственными руками убил старика?..
Но кому вообще мог помешать Аварра? Он вел почти отшельническую
жизнь вот уже много лет, с того момента, как переехал на окраину в
наградное имение. Старик уже с трудом запоминал имена, путал дни
недели и месяцы. Сыновья жили в золоте где-то в столице, и за год
службы Эша ни разу не навестили отца. Так кому была выгодна его
смерть? И почему самого Эша оставили в живых? Кто засунул его в
Черную повозку?
Пятнадцать лет он провел, как отшельник, обучаясь в ордене, и
один год — как верный слуга. Больше ничего не успел. И кто-то
решил, что на этом его жизнь должна закончиться.
Он потерял все, что имел и на что надеялся. Честное имя теперь
навсегда запятнано. Свобода, которую обещал Аварра при условии
безукоризненной трехлетней службы, так и осталась несбыточной
мечтой. В лучшем случае, Эша теперь ждет каторжная работа и цепи до
конца его дней — по крайней мере, среди горожан ходили такие слухи.
Ну а в худшем...
Кто знает, что вообще может ожидать смертника во Внешнем
круге.
И за что ему все это?! За верную службу?
Если бы Эш сейчас встретил виновника всего этого, никакие
веревки не смогли бы удержать его.
«Иначе ты не заслуживаешь лица, которое носишь», — вспомнились
ему вдруг слова белоголового.
Что он хотел сказать этим? Причем здесь вообще его лицо?..
С непривычки от длительных и напряженных размышлений у Эша
заболела голова.
— Вот дерьмо, — тихо выругался он себе под нос.
— Полностью с тобой согласен, — со вздохом проворчал верховой и
звонко шлепнул себя по шее, убивая муху.
Через пару часов Эша вернули в повозку. И вовремя: его ноги к
тому времени уже подгибались в коленях, а спина, грудь и руки в тех
местах, где веревка растерла запястья, были изъедены гнусом чуть не
до костей. Липкий пот, как после сильной горячки, промочил ему всю
рубаху, темные волосы сосульками повисли над глазами. Пустой
желудок недовольно урчал.