Женившись на Вагде, которая была старше него, Даро сперва было
попытался и её приобщить к своим озорствам, но не тут-то было. Все
его попытки подговорить её на очередную проделку Вагда встречала
долгим и очень, очень тяжёлым взглядом, под которым он каменел и
терял дар речи, а с рождением долгожданной первой дочери и вовсе
забыл о шалостях – и внезапно оказался внимательным и заботливым
отцом и усердным работником. А соседи облегчённо вздохнули. Можно
было не бояться, например, обнаружить свою поленницу разобранной и
собранной заново, но в пяти дворах от собственного, корову – с
выстриженным на мохнатом боку бранным словом, или ворота –
покрашенными пахучей смесью, состоящей из глины и ещё кое-чего.
Прошло уже в два раза больше лет, чем самому Даро было на момент
женитьбы, но взгляд Вагды время от времени снова тяжелел, будучи
обращён на мужа... Просто на всякий случай.
Вагда кивнула мужу. Они ополоснули свои кружки, зачерпывая из
большой бочки с водой, и поставили вверх дном на открытую
деревянную полку.
– Дай, я обниму тебя, Або, – улыбнулся Даро. – Спокойной ночи.
Пусть завтрашний день будет на благо нам всем!
– Спокойной ночи, Аяна, – сказала Вагда. – Приходите завтра на
поле. Будем работать.
Они взяли свой светильник, и, тихонько переговариваясь,
неторопливо исчезли в сумерках.
Аяна после щедрой порции пряной похлёбки чувствовала, как тепло
разливается по телу, постепенно тяжелеют руки и ноги, а мысли
становятся медленными, как осенние мухи, и очень-очень вялыми. Она
окинула взглядом полуоткрытое помещение, убедилась, что всё, что
может испортиться или привлечь мышей, либо съедено, либо убрано на
ледник теми, кто поужинал раньше. Пустой котелок из-под похлёбки
остался на краю очага, она тщательно помыла его, про себя отметив,
что мочалка из мыльной травы почти уже не пенится, – пора бы
заменить, – и поставила его на полку под очагом.
– Я пойду спать, отец!
– Иди, иди.
Аяна чмокнула в щеку отца, который все ещё задумчиво сидел над
кружкой изрядно остывшего напитка, и с маленьким мерцающим
светильничком через тёмную кладовую поднялась в летнюю спальню.
Окна, выходившие на две стороны, со стёклами, похожими на зимний
прозрачный лёд затона, слегка искажали мир за пределами спальни.
Аяна скользнула взглядом по тёмной синеве неба за стёклами,
отражавшими огонёк фитиля, заметила своё отражение и постояла,
приближая и отдаляя светильник от лица, так, что тени неузнаваемо
меняли его выражение, потом разделась, оставшись в короткой тонкой
сорочке, и развесила одежду в изножье своей кровати.