Другая кровать, та, на которой до замужества спала Олеми, уже
несколько лет стояла прибранная и пустая, готовая принять подросшую
Лойку, но пока ей недоступная и от этого ещё более манящая.
Третья, дальняя из кроватей, принадлежала Нэни, и она спала там,
чуть ли не с головой завернувшись в мягкое одеяло, что-то бормотала
во сне и улыбалась. Аяна подняла с пола одну из многочисленных
подушек сестры и водрузила её на кровать к остальным. Старшая
сестра любила спать на мягком, это знали все, и парни, которые за
ней ухаживали, недолго думали при выборе подарков.
Ту подушку, которую Аяна только что вернула на место, красила и
вышивала сама олем Ораи из верхней деревни по заказу одного из
ухажёров. Когда они с мамой прошлым летом ездили к Ораи меняться
цветными нитками, то как раз застали его выходящим из мастерской.
Пока мама показывала свои нитки и рассматривала те, которые
предлагали ей Ораи и две её старшие правнучки, Аяна подошла к
станку и внимательно разглядывала удивительную вышивку самой
искусной мастерицы.
Мама вышивала тонко и умело, но вышивка олем Ораи была будто
живой. Из четырёх углов в центр тянулись тоненькие, хрупкие веточки
зубовика, нежные гибкие побеги вьюна, цветы лёгких летунков,
стебельки цветущей власки с лепестками, похожими на кусочки неба, а
по ним и между ними на нежно-сиреневом фоне летали мелкие юркие
серебристые мотыльки, прыгали толстые пегие кузнечики, ползали
весенние крупные переливчатые жуки. По одной стороне между стеблями
трав была натянута невесомая, будто дрожащая, паутинка, и на ней
сидел мохнатый паучок, немного похожий на комочек сажи.
Ораи добродушно поглядывала на изумлённую Аяну, потом сама
подошла к ней.
– Ты можешь потрогать какого-нибудь жучка, – сказала она,
добродушно посмеиваясь. – Не бойся!
У Аяны тогда запылали уши и закололо в носу, она несмело
потянулась кончиком пальца к паучку, но дотронуться так и не
решилась. Страшно подумать, что предложил поклонник Нэни в обмен на
эту чудесную вышивку! Аяна долго мялась, но все же попыталась
выведать – не напрямую, конечно, – но олем отшутилась, сказав, что
любовь нельзя обменивать на вещи.
– Никакие вещи не могут быть ценнее любви, милая, – сказала она.
– И ничто не может. Любовь — она превыше всего!
Теперь же эта живая, удивительная вышивка принадлежала старшей
сестре, и, поднимая подушку с пола в очередной раз, Аяна гладила
пальцем паучка, который даже в тусклом свете маленького светильника
он казался совсем-совсем живым.