— Не заметил я хвост, — ответил Жак, подходя поближе и
приветствуя остальных рукопожатием, — а долго так, потому что сумка
тяжела, да вот ещё житель в нашей общине новый.
— Как зовут? — спросил самый низкорослый и коренастый из
компании.
— Отвечай, когда спрашивают. Не тушуйся, — мягко потрепал его по
плечу Жак.
— У меня нет имени, — растерялся он.
— Как это нет? — удивился жилистый, наклоняясь поближе, чтобы
рассмотреть мальца. — Всем даётся имя при рождении.
В ответ на это мальчонка только плечами пожал. Мужчины
переглянулись.
— Я говорил вам об этом, — вздохнул Жак, открыв сумку и
перераспределяя груз в виде тугих свертков с чем — то внутри.
— Говорить, говорил, но поверить в это сложно. А как мамка тебя
называет?
— Птенчик, — улыбнулся мальчуган, и на душе у него стало тепло
от воспоминания о матери.
— Надо же, — коренастый почесал макушку, — это летающие такие
были?
— Вроде того, — кивнул Жак, поднимаясь и подхватывая сумку. —
Значит и мы будем называть тебя птенцом.
Малец кивнул, подтверждая, что не против. Подхватив сумки, они
двинулись дальше. Предстоящий путь был неблизким. Компания, пройдя
несколько улиц, свернула к заводскому помещению, судя по его
размеру и высоте, а потом вышла к остаткам узкоколейки. Видимо,
раньше по ней сюда подвозили руду, которую тут же на заводе и
перерабатывали, а потом жила иссякла и завод забросили. Узкоколейку
разобрали, значит когда — то очередь дойдет и до здания. Все
производственные объекты строились с таким прицелом, чтобы их можно
было легко разобрать и собрать на новом месте. Птенчик топал за
тихо переговпривающимися мужчинами, отмеряя ногами места, где
раньше лежали шпалы. Это было весело представлять, что ты должен
наступать именно на эти места, а не между ними, думая, что ты идёшь
над пропастью. Одно неверное движение и ты упал.
Насыпь петляла, ведя их между каких — то старых сараев, куч
грунта и сломанных тележек.
— Жак, а почему тут столько испорченных вагончиков? — спросил
он, разглядывая сразу три тележки, уткнувшихся друг в друга, на
когда — то запасном пути. Ржавые и битые жизнью, они стояли уже
давно, покрывшись толстым слоем пыли. — Разве они не ценные?
— Ценные, малыш, — улыбнулся мужчина, — но они, скорее всего,
совсем выработали свой ресурс. Чинить их уже не имеет смысла, а
переплавить их не могут.