Для Уильяма
же время тянулось бесконечно долго, и он сидел подле стены, прижав
колени к груди. Наконец, в узилище снова показалась дочь графа,
бронзовые локоны которой подпрыгивали от ее торопливых шагов. Она
внесла все необходимое, обошла отца и пригласила рыбака присесть на
кровать, чтобы ей не пришлось наклоняться. Уильям послушался, под
пристальным взором графа стянул окровавленную рубаху и позволил
перевязать себя, боясь дышать лишний раз, когда его касалась
женская ручка. Да что уж там, он даже смотреть старался всегда в
противоположную от Йевы сторону! От этого по губам Филиппа
проскользнула легкая понимающая улыбка, и он так и продолжил сидеть
на стуле и разглядывать своего нежданного гостя.

Него принес
кувшин среднего размера и оловянный кубок — в такой посуде принято
подавать вино к столу. Он осторожно поставил это на второй стул и
исчез, раскланявшись. Уже взошла луна, так что порядком уставший от
потрясений за день управитель направился спать, дабы
отдохнуть.
Уильям
бросил быстрый взгляд на кувшин, потянул носом аромат, исходящий из
него, и тотчас клыки невыносимо заломило, а голова закружилась. В
кувшине была кровь; ее запах растекся по камере, наполнил его, как
вода наполняет бокал до верхов. И рыбак, окруженный этим
невыносимым дурманом, жадно дышал им, стараясь не показывать виду.
Он терпеливо ждал, пока Йева не закончит с его ранами и лишь тайком
гладил изнутри языком зубы.
Растущая
луна скользнула вверх; на небесном полотне зажглись яркие звезды, и
бледный свет залил узилище. Йева окончила перевязывать
раны.
— Дочь моя,
— сказал граф. — Благодарю тебя. А теперь оставь нас двоих,
пожалуйста. Дверь можешь чуть прикрыть.
Когда
воцарилась полная тишина, разбавленная грохотом реки за окном,
Филипп разжал замок из пальцев и указал рукой на кувшин.
— Теперь
пей. Ты хорошо держишься — сила воли есть. Значит не соврал мне
относительно того, что ни в кого не вгрызался.
На ватных
ногах Уильям подошел к стулу и дрожащими руками наполнил кровью
бокал. Затем медленно вернулся, сел на кровать и так же
неторопливо, пугливо озираясь на графа, осушил сосуд. Потом встал,
налил еще раз, но выпил уже жадно и быстро, и так, пока не
опорожнил кувшин. Боль в горле чуть поутихла, клыки стало ломить
куда меньше, а едва теплая кровь разлилась горячей волной по телу,
подобно крепкому алкоголю. Уильям прикрыл глаза, смакуя, потом,
вспомнив о графе, открыл глаза.