Йева лежала подле, не зная, как
ответить. Не было у нее жениха, которого бы ей одобрил или не
одобрил отец, поэтому она могла лишь предполагать, что для рыбака
потеря невесты сродни трагедии, но не понимать в полной мере.
Вместе с тем ей было неясно, как он мог мечтать о счастливой жизни
с Линой, когда сам скрывал от нее существование демоницы.
Прошло еще немного времени. Когда
рассветные лучи скользнули через окно, заиграв полосами на каменном
полу, Йева выпуталась из объятий. Пока она одевалась, Уильям
любовался ее белым худеньким телом, пышными волосами, которые
прятали ее прелести от его настойчивого взора. Он невольно пытался
задержать тот миг, когда его радость от совершенного сменится
тревогой. Одевшись, Йева взяла кувшин с двумя кружками и вышла из
узилища, просто прикрыв за собой дверь.
Запирать дверь перестали с начала
лета, когда граф как-то заметил: «Засов его уже не удержит, а вот
обещание не сбегать — может».
Когда дочь графа ушла, смутная
тревога Уильяма стала уже явной. Он принялся отчаянно бродить из
угла в угол, не находя себе места. Порой он вставал на свой
качающийся стул и сквозь толстые прутья глядел на далекое
золотистое поле, на котором сохли копны сена; порой выходил из
узилища, замирал на пороге, чтобы потом вернуться внутрь. За день
им не было прочитано ни одной страницы, а принесенная недавно книга
так и осталась лежать нетронутой на кровати. Уильяму казалось, что
вот-вот он услышит стремительно приближающиеся шаги как всегда
энергичного графа. Тот откроет дверь рывком, войдет и одним
осуждающим взглядом добудет признание о покушении на честь его
дочери. И Уильям упадет к его ногам в раскаянии, готовый принять
все наказания, стерпеть побои и унижения, а после всего его вполне
оправданно запрут в узилище до самого суда.
О, как же ему было страшно!
***
Спустя несколько недель
Разлегшись, Уилл беспечно пролистывал
страницы «Силы трав». За лето и часть осени, проведенную в узилище,
ему удалось прочесть три книги. Он вдруг понял для себя, что его
простой интерес к делам травников перерос в нечто большее — по
крайней мере, ему так хотелось считать. Поэтому ему и приносили, по
его просьбе, только эту тему.
Все его свободное время было
посвящено либо думам, либо чтению, либо Йеве. Она начала приходить
чаще, поначалу скромно. Но когда осень озолотила графские рощи, она
осмеливалась лежать в объятиях с рыбаком уже подолгу, без стеснения
— правда только при отсутствии отца в замке. Страх Уильяма же
касаемо расправы тоже поутих. И теперь порой его уделом было
нетерпеливо ходить из угла в угол, нервно вслушиваться, ожидая уже
столь желанного шелеста юбки и торопливых шажков. А когда Йева
запаздывала, то иногда он складывал руки на груди и встречал ее
шутливо-нахмуренным взором, отчего она всегда веселилась и начинала
задорно хохотать.