Спустя
еще четыре дня
Вороньим
пером Уильям почесал себе нос, затем поглядел сквозь неплотно
задвинутые шторы на мрачный осенний Брасо-Дэнто. Отобранные письма
были почти готовы, поэтому он раздумывал, чем займется дальше. А
пока перед ним покоился большой, прошитый уже пожелтевшими нитями
журнал, куда он сейчас вписывал сведения по проездным сборам из
поселений.
Чуткий слух
уловил любимые шажки: осторожные, легкие, будто парящие. Тяжелые
дубовые двери отворились. В проеме
показалась Йева. Уильяму показалось, что в кабинете стало гораздо светлее от сияющего вида
графской дочери, от бронзовой копны волос.
— Прекращай
здесь сидеть, пойдем прогуляемся, пока погода не так плоха, —
ее изящные белые ручки обвили шею
Уильяма, и она поцеловала его в щеку.
—
Погоди, мне еще немного осталось. Не годится бросать работу на полпути.
— Говоришь,
как отец, — шутливо проворчала она. — А бросать женщину посреди
ночи, чтобы разобрать письма, которыми можно было бы заняться утром
— годится?
— Да, —
весело оскалился Уильям.
— А
называть меня спросонья Вериателью? — в глазах Йевы разлилась обида.
— Извини,
она мне приснилась, снова.
— Я так и
поняла....
Посреди
ночи графскую дочь разбудило невнятное бормотание. Поначалу она
вслушалась в этот странный шепот, который издавал Уилл, лежа рядом
под одеялом, но ничего на разобрав, принялась будить его. Приоткрыв
глаза, он неожиданно поглядел на
Йеву с такой нежностью, любовью, что сердце ее сразу же
затрепетало, как у птички. Никто и никогда на нее так не смотрел...
Однако стоило ей услышать имя демоницы, как улыбка ее погасла. А
затем затуманенный взгляд Уильяма прояснился, выражение лица
поменялось, и он очнулся от навеянной дремоты, взглянув на Йеву
привычным своим чистым взором — будто сердце его никогда ее и не
любило.
— Жаль, что
у Брасо негде уединиться... Я уже соскучился по
Вериателюшке. Дай мне дописать
письма, я же обещал твоему отцу, а там и прогуляемся, — Уильям
тяжело вздохнул, вырвав ее из мрачных дум.
Йева молча
убрала руки с его шеи, поджала губки, а затем и вовсе чинно
удалилась из кабинета. Уильям еще не был искушен жизнью, поэтому не
ведал ни про женскую ревность, ни про обидчивость. Он так и не
понял, что только что задел сердечные чувства. Невдомек ему было,
что его странная чистая любовь к демонице вызывал