— Назад
пути нет, Уилл. Им велено погибнуть силой закона — и сделаешь это
ты или кто другой, но они все равно погибнут. Если ты считаешь это
тьмой, то и ты уже здесь.
И она в
замешательстве покинула узилище со склоненной головой, вытирая на
ходу с губ кровь — будто жалела, что Уильям узрел ее такой. Видя,
что вампирица ушла, притихшие крестьяне вновь завопили на сто
голосов. Они стали молить пощадить их, оставить живыми. Уильям же
взирал на них отрешенно. Он замер, не в силах уйти. Его будто
приковало к месту, ему чудилось — цепями гремят не заключенные, а
он сам.
Изумительно, а вместе с тем отвратительно пахло
кровью...
О, это
звериное забытье! Где же оно?!
Как он ни
пытался, однако его разум не затмевался демонической жаждой. Он
закрыл глаза ладонями, не желая принимать происходящее. Не верил он
ни в Ямеса, ни в его заповеди, но понимал — то, что он сейчас
сделает, навсегда закроет ему дорогу к свету. Ему придется оборвать
жизнь человека в ясном сознании, придется взять вину на свою душу.
Даже отыщи в себе силы скинуть оковы жажды, не будет ли он опасен
для тех действительно невинных людей, которые ходят по
Брасо-Дэнто?
Тогда он
направился к заключенному, протянул к нему дрожащие руки. Бородатый
крестьянин яростно отбивался, но длинные пальцы сплелись вокруг его
шеи. Его душили. Уилл повалил его на подстеленную солому, желая
закончить быстрее, но когда видел, как хрипит, дергается мужик, то
сам же ослаблял хватку. Ему вцепились в смоляные длинные волосы,
вырвали клок, но он не ощутил боли. Его били по плечам, но это
напоминало скорее детские шлепки, а сам он заключенному казался
каменным.
Борьба
длилась будто вечность. Своим безвольным мягкосердечием вампир
мучил и себя, и узника.
Наконец,
глаза у крестьянина закатились, а лицо посинело от натуги; он
изошел слюной, замер с нелепо распахнутым ртом. Не сразу Уильям
решился расцепить пальцы, продолжая испуганно сдавливать. Присев на
подстилку, он подтянул мертвеца к себе, укусил там, где на шее
виднелись сине-фиолетовые следы. Он не помнил, как закончил пить.
Помнил только, что после всего отсутствующим взором осмотрел себя,
переживая, чтобы не испугать замковую прислугу видом крови на
вещах. Только потом он уже безучастно посмотрел на рыдающего,
сжавшегося в углу последнего узника... и вышел из узилища.
Шатающимся шагом он направился к гостевой спальне, не видя ничего
вокруг: ни слуг, ни управителя Базила. В мыслях у него еще
слышалась фраза Йевы: «Если ты считаешь это тьмой, то и ты уже
здесь».