Саркофаг ушел под землю, его накрыли сверху белоснежной
мраморной плитой и флагом Инляндии — как и три других. Молитвенная
служба закончилась, маленький оркестр тронул инструменты, ударами
сердца бухнул барабан — и потекла над разрушенной усыпальницей
Песнь Ушедших, как всегда, вызывая своей тоскливой чистотой и
солнечной, обнадеживающей радостью в конце ком в горле.
Люк поймал взгляд королевы Василины, почтительно склонил голову,
и она едва заметно кивнула в ответ. Утром у них состоялся
телефонный разговор — как члену семьи Люку дали личный номер
королевы, и его светлость не постеснялся им воспользоваться, потому
что вопрос был срочный. Василина Люка выслушала, подумала, о чем-то
вполголоса посоветовалась с принцем-консортом и ответила герцогу
согласием и обещанием содействовать.
— У вас с Мариной все в порядке, лорд Лукас? — ожидаемо тревожно
поинтересовалась она в конце разговора.
— Все прекрасно, ваше величество, — легко соврал он, — я
счастлив и делаю все, чтобы и герцогиня была счастлива.
Королева с сомнением помолчала после этих слов. Но, к удивлению
Люка, вместо ожидаемых угроз и напоминаний, что дом Рудлог его в
порошок сотрет, если он чем-то обидит жену, решилась на чуть
большую степень откровенности. И голос ее был мягким:
— Марина — очень сложный человек, лорд Лукас. Пожалуйста,
берегите ее. Даже в моменты, когда ее… трудно любить.
— Мне не трудно, ваше величество, — усмехнулся он на этот раз
вполне искренне. — Да и вы знаете, я сам не подарок.
— Да, — с почти незаметным упреком проговорила Василина. И
повторила: — Берегите ее, Лукас.
Ушли монархи, разъехались с Холма королей аристократы, и Люк с
семьей на машине вернулся в Дармоншир-холл, а затем телепортом
перешел в замок Вейн. Настроение было премерзким. Впрочем, таким
оно было все последние дни, со свадьбы.
Марина замкнулась в себе и на все его попытки примириться
отвечала равнодушием и холодностью, и не заставляли ее оттаять ни
подарки, ни совместные обеды, ни цветы, ни прикосновения. Лишь один
раз в ее глазах мелькнуло что-то похожее на радость — когда вчера,
в воскресенье, в конюшни Вейна привезли ее жеребца, Пастуха
Августа.
Марина ласково здоровалась с конем, гладила его по умной морде,
не обращая внимания на Люка, затем несколько раз провела жеребца по
кругу и с сожалением передала конюху, чтобы Пастуха выездили, дали
размяться.